Кей Мортинсен - Пока не поздно

— Энтони, — вздохнула она и снова не сдержала бессвязного, исполненного страсти возгласа, когда зубы его затеребили ее припухшую нижнюю губу.

— О да! — прошептал он.

От этого грудного, глубокого, исполненного страсти голоса Мей как бы обмякла и почувствовала, что под тяжестью тела Энтони падает назад… Желанное бремя, подумала она, застонав от наслаждения. О, эта мускулистая широкая грудь и эти бедра, что неумолимо стискивают ее собственные, так что она уже не в состоянии удержать равновесия…

В следующий миг оба уже рухнули на кровать, и Мей напрочь позабыла о том, что совсем недавно пыталась устоять на ногах… Она беспомощно распростерлась на ковре, не в силах приподняться, пленница разгоряченной плоти и крови, и упругих мускулов. Что за восхитительное ощущение!

Мей инстинктивно изогнулась, пролепетала что-то неразборчивое и судорожно вцепилась Энтони в плечи, притягивая его к себе все ближе и ближе.

— Пожалуйста, — шептала она, позабыв про смущение и стыд, про осторожность и здравомыслие.

В голове Энтони словно сработал невидимый тумблер, отключивший механизмы контроля. Он осыпал губы Мей исступленными поцелуями, судорожно сжимал ладонями лицо — и она радостно приветствовала подобное неистовство.

Дрожа от нетерпения, Энтони издал низкий горловой звук, выпрямился… В мягком свете свечи глаза его казались темными от страсти. Он сорвал с себя джемпер, наклонился, снова осыпал Мей поцелуями, от которых та едва не теряла сознание, непослушными пальцами принялся расстегивать пуговицы рубашки.

Мей не могла больше ждать. Ей не терпелось в полной мере ощутить его наготу, прижаться к нему всем телом. Она резко села, одним движением сорвала с себя платье, а затем, взявшись за полы его рубашки, решительно развела их в стороны.

И припала лицом к широкой груди, целуя, покусывая, упиваясь запахом и солоноватым привкусом. Вот губы ее сомкнулись на плоском, твердом соске. Энтони вздрогнул, схватил Мей за плечи и, дрожа от неутоленной страсти, отстранил.

— Это слишком, — прохрипел он. Но при виде роскошной груди под алым шелковым лифчиком перед глазами у него все плыло.

— Вовсе нет, — чуть слышно выдохнула Мей. — Не слишком.

Она трепетала от сладкого предвкушения. Нервы ее были на пределе, и все сильнее разгорался жар между бедер.

— Прикоснись ко мне, — зашептала она, ладонями приподнимая свои груди.

— Боже, Мей, ты… ты само совершенство! — прорычал он глухо. И при этих словах соски ее ожили и напряглись, четко обозначившись под туго натянутой тканью.

Энтони протянул руку. Пальцы его заметно дрожали. Мей завороженно ждала. Карие глаза затуманились страстью, дыхание участилось, с губ срывались глухие стоны.

Палец его скользнул по тугому бугорку в центре правой груди, и от этого нежнейшего из прикосновений Мей вздрогнула всем телом, точно в грудь ей вонзили острый нож.

— Ох-х, — простонала она. — Еще… Как хорошо… Прикоснись ко мне, Энтони, ну, прикоснись же еще!

На сей раз в ход пошел большой палец. Мей нервно сглотнула, не в силах более выносить сладкую муку. Она запрокинула голову в немой мольбе: ну пожалуйста, облегчи агонию, воздай должное и второй груди!

Энтони осторожно потянул за тонкую бретельку. Взгляд серых глаз, неотрывно прикованный к лицу Мей, гипнотизировал и возбуждал. Слишком он медлит, слишком ласков… Как нежно скользят по предплечью его чуткие пальцы… Но ей нужно большего. И сейчас же!

Мей выпрямилась — и две восхитительно округлые груди обрели свободу, когда шелк соскользнул вниз. Она замерла в ожидании. Энтони тоже затаил дыхание и словно окаменел. Он пожирал Мей глазами. Темные густые ресницы нервно подрагивали, дышал он прерывисто и часто.

Не отводя взора от молодой женщины, Энтони медленно снял рубашку. В лунном свете кожа его напоминала расплавленное серебро. Глаза, обычно серо-стальные, казались еще глубже и бездоннее — точно два черных омута. И в омутах этих светилось обещание всех мыслимых и немыслимых восторгов. Мей тихонько охнула, грациозно откинулась назад, завела руки за голову.

С силой размахнувшись, Энтони отшвырнул от себя рубашку… и ненароком сбил что-то на комоде. Где-то в подсознании Мей прозвучал сначала грохот, а потом и звон — точно разбилось стекло.

Энтони вскинул голову — и застыл на месте.

Мей поначалу не поняла, что случилось. Но когда Энтони снова обернулся к ней, лицо его искажала мука, а губы побелели, как у мертвеца. Он вновь блуждал по кругам ада, где для Мей места не было и нет.

Отчаянно желая удержать Энтони, она прильнула к нему всем телом так, что тугие напрягшиеся соски защекотали ему грудь. Обвила руками его шею, припала к горестно сжатым губам.

— Энтони, — прошептала Мей нежно и обольстительно.

Но в ответ тот лишь крепче стиснул зубы. Железные пальцы сомкнулись на ее запястьях и с силой развели ей руки. Потрясенная, растерянная, Мей вглядывалась в помрачневшее лицо, тщась прочесть хоть какой-нибудь, но ответ.

— Я не могу, — глухо выдохнул Энтони. — Прости. Мне не следовало…

Он поднялся с постели. Подобрал рубашку, джемпер… ботинки. И когда это он успел сбросить обувь?

— Ты не можешь просто так взять и уйти! — воскликнула Мей, приподнимаясь на локтях.

— Я должен! — отрезал он, не оборачиваясь.

— Но почему? Ты же хотел меня! — возмутилась Мей до глубины души оскорбленная неожиданным отказом. Как трудно усмирить распаленное, пробужденное тело, что властно требует своего! — Энтони, почему все так?

Он промолчал, только еще больше ссутулился, точно пригибаясь под непосильной тяжестью. Мей спустила ноги на пол, вознамерившись любой ценой выяснить в чем дело. И объяснение не заставило себя долго ждать.

Скомканная рубашка задела одну из фотографий миссис О'Донегол, что Мей заботливо расставила на комоде. Сейчас фотография валялась на полу лицом вниз, а вокруг тускло поблескивали осколки разбитого стекла.

Вот теперь все встало на свои места! Энтони изголодался по сексу. Но, разбив фотографию покойной жены, устыдился низменных инстинктов. Решил, что предает память об умершей.

Мей снова взобралась на кровать и натянула одеяло до подбородка, вдруг устыдившись собственной наготы. С соперницей из плоти и крови она бы играючи справилась. Но как бороться с той, что покоится в могиле?

— Будь добр, отвернись, — попросила она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я оденусь — и постель к твоим услугам.

Энтони с трудом подавил желание рассказать Мей, что мешает ему предаться с нею любви. Ох, не стоило складывать фотографии Корал на комод в своей спальне! Но Николас сказал, что не в силах видеть эти портреты у себя в комнате. Слишком много боли причиняли ему воспоминания о невесте — живой, ослепительно прекрасной, так и лучащейся здоровьем…