Энн Вулф - На том краю радуги

Хотя было кое-что, о чем Джереми Петерсон позабыл сообщить Симоне Бакстер во время их первой встречи. Суэн, вернувшись домой в день трагедии, оставила ключи от квартиры не с внутренней, а с внешней стороны двери. Это, безусловно, тоже можно было списать на ее забывчивость или на то, что она, почувствовав странный запах, вошла в квартиру сразу, чтобы узнать, что случилось. И все-таки…

И все-таки, Сим подумала, что, если бы ее сестра действительно была до такой степени рассеянной, ей вряд ли удалось бы устроиться на работу в редакцию престижного, пусть и для Фейнстауна, журнала.

Майк, разумеется, сказал Сим, что ничего другого он и не ожидал от полицейского с глазами рыбы, только что выловленной из речки. Сим, разумеется, ответила, что напрасно не показала детективу Петерсону дневник, из которого, вполне возможно, полиция смогла бы извлечь хоть какую-то информацию. Майк, естественно, возразил, что никто не придал бы значения старенькой тетрадке, которая в лучшем случае пылилась бы в шкафу у того же Петерсона, а в худшем — была бы выброшена в мусорное ведро, где валялась бы рядом с коробками из-под пончиков.

После этого Сим поинтересовалась, откуда у Майка такое ужасное недоверие к представителям правоохранительных органов, а Майк предложил наконец заняться делом, то есть дневником, от которого мало проку, пока баран, то есть он, пытается спорить с ослицей, то есть с Симоной.

Сим показала Майку дневник, который, кто-то начинал писать скорее от скуки, из желания хоть чем-то себя занять. Однако за сухим перечнем рецептов, бредятины о попугаях, цитат из неизвестного сборника афоризмов следовали довольно забавные описания типов человеческих слабостей, которые в дальнейшем подкреплялись вполне конкретными жизненными примерами.

Особа, писавшая дневник, — Майк сделал вполне логичный вывод, что этой женщиной могла быть сама мисс Попугай, всю свою жизнь прожившая в доме, в котором Суэн предположительно обнаружила свою находку, — судя по всему, настолько увлеклась ролью сыщицы, что начала следить за теми, кто, по ее мнению, имел те или иные слабости, указанные в ею же созданном списке.

Список слабостей, созданный мисс Попугай, открывало сластолюбие. Она писала, что чрезмерное увлечение противоположным полом очень похоже на болезнь, симптомом которой является вечная жажда острых ощущений в «области любовных утех», зачастую, тщательно скрываемая как мужчинами, так и женщинами.

«В маленьком городке, — писала мисс Попугай, — сластолюбцы старательно прячут эту слабость и делают все возможное, чтобы о ней никто не узнал. Эти люди могут иметь нежно любимую жену (или мужа), детей, но при этом не чувствовать себя счастливыми. Для полного счастья им не хватает той остроты, от которой у них захватывает дух. При этом острота — и они прекрасно знают об этом — исчезнет, как только тайное станет явным, поэтому самое страшное для сластолюбца — разоблачение. Ведь тогда он потеряет все: и свою семью, которую он, несмотря на свое тайное влечение, считает самым главным в своей жизни, и возможность получать то удовольствие, которое манило его своей запретностью…»

— Хотела бы я знать, — не сдержалась Симона, когда Майк прочитал выдержку из дневника, — что это за нежная любовь к своей жене, когда между вами нет доверия? Он обманывает ее, а она либо не знает об этом, либо знает, но терпит… Это больше похоже на зависимость, чем на настоящее чувство.

— Ах да, — хмыкнул Майк и посмотрел на Сим темными глазами, полными лукавства, — я совсем забыл, что вы великий теоретик в области любви и человеческих взаимоотношений.

— Почему это «теоретик»? — Симона поправила очки, которые вовсе и не думали сползать с переносицы. — Думаете, у меня не было отношений?

— Представляю, что это были за отношения, — фыркнул Майк. — Платоническая любовь к какому-нибудь немолодому учителю, который, подозреваю, даже не догадывался о ваших чувствах?

В облачно-серых глазах снова промелькнул уже знакомый Майку огонек.

— Ничего подобного, — стараясь не выдать обиды, возразила Сим. — Я встречалась с мужчиной, который был моложе вас.

— И сколько же ему было? — прищурился Майк.

— Двадцать восемь.

— Он моложе меня всего-то на четыре года, — усмехнулся Майк.

— Вам тридцать два? — удивленно вскинулась на него Сим.

Это удивление и впрямь покоробило Майка.

— А вы думали, мне пятьдесят? — раздраженно поинтересовался он.

— Нет, но я не думала, что вам всего лишь тридцать два.

— Болезнь никого не молодит, — пожал плечами Майк, поняв, что глупо обижаться на девушку, сказавшую ему правду. — И все-таки, что за отношения у вас были с тем парнем? Вы расстались?

— Да, — сдержанно кивнула Сим. — Я тоже наивно полагала, что наши отношения построены на доверии, но это оказалось не так.

— Он вам изменил? — не сводя с девушки пристального взгляда, спросил Майк. Сим поморщилась. — Простите, я привык называть вещи своими именами.

— Да, — кивнула Сим.

— А вы сочли это предательством…

— А что, мне нужно было придумать для него кучу оправданий и дальше терпеть его ложь?

— Почему бы и нет, если вы и в самом деле его любили. Если это была физическая измена, разве она что-то значила?

— Одно из оправданий, — мрачно усмехнулась Сим. — Физическая, моральная… Измена — это предательство. В любом случае. И еще большее предательство, если о ней умолчали.

— А вы хотели, чтобы ваш друг пришел и рассказал все в подробностях?

— Не нужно искажать мои слова, — раздраженно покосилась на него Сим. — И вообще, давайте оставим эту тему. Я считаю, что любовь может быть основана только на взаимном доверии, понимании, уважении. Разве можно уважать любимую женщину, унижая ее изменой с другой?

— Вы еще молоды, Симона, — пробормотал Майк, подумав, что обожглась она, вероятно, совсем недавно. На ее лице были написаны такая горечь, такое разочарование, как будто она только что узнала об измене любимого. — Вы заговорите совсем иначе, когда в вашей жизни появятся другие мужчины… Я не оправдываю вашего друга, но, наверное, ему просто захотелось разнообразия. Подозреваю, он и не думал, какую боль может вам причинить.

— Вообще-то он психолог, — не глядя на Майка, заметила Сим. — Все, что касается душевной боли, его область. Он хорошо знал о моем отношении к изменам. Только, простите за тавтологию, не знал, что я об этом узнаю.

— Вот, значит, из-за кого вы штудировали Фромма, — без тени ехидства в голосе констатировал Майк.

— Вовсе нет, — поспешила возразить Сим. — Не из-за него, а для себя. Но книги я и в самом деле взяла у него. По собственной инициативе.