Диана Гамильтон - Преступная связь

Минуту Бесс не могла поверить своим ушам. Никогда прежде она не испытывала такой боли в сердце. Ее бдительность притупил мягкий и товарищеский тон Ваккари, она растаяла в атмосфере уютной интимности, почувствовала, что приблизилась к нему, стала его частью, пусть на несколько волшебных минут…

— Прошу прощения за то, что я наскучила вам, — выдавила Бесс похолодевшими, непослушными губами. В горле возник огромный ком, во рту пересохло.

Она поднялась, намереваясь с достоинством удалиться, но ноги отказывались повиноваться. Чтобы не заплакать от отчаяния, она известила Ваккари:

— Незачем винить меня, если вы привыкли к более блистательному обществу. Вы сами настояли, чтобы я осталась здесь, так что приготовьтесь к смертной скуке.

Она должна немедленно уйти. Какой бы ответный укол ни нанес ей Ваккари, она не выдержит его. Бесс заставила себя сдвинуться с места, но ватные ноги предали ее. Она больно ударилась о край стола, пока пыталась обойти его, и это незначительное унижение стало последней каплей. Слезы, с которыми Бесс так храбро боролась, потоком хлынули из ее глаз, долго сдерживаемый в груди всхлип вырвался наружу.

Она закрыла руками лицо, пряча окончательный позор, и сквозь прерывистое дыхание и нервное биение собственного сердца услышала звон фарфора, бесцеремонно отодвинутого в сторону.

— Сага, не надо! — Он вскочил на ноги, оказавшись совсем близко. — Этого я не вынесу. Прости меня, прости! Не плачь. Прошу тебя, не плачь!

Его голос звучал резко, но не так, как прежде; чувством, сквозившим в нем, была не досада, а нечто другое, отчего у Бесс закружилась голова, а слезы вновь полились ручьем. Вдруг она ощутила на плечах его руки и, не в силах противиться, пылко прижалась к Ваккари.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Вспышка желания была чересчур остра и неумолима, чтобы бороться с нею, и Бесс обвила руками его шею, чувствуя, как ее начинает бить дрожь.

Льюк застонал в отчаянии, когда глубокое ответное содрогание пронзило его тело, нашел губами ее рот, и Бесс с бездумной готовностью покорилась сокрушительному натиску.

Вторжение его языка вызвало бурные взрывы ощущений во всем ее теле, затуманило мысли, а когда Бесс инстинктивно обвела его кончиком своего языка, пожар необузданной реакции Льюка затопил ее сексуальным возбуждением — таким явным и бурным, о существовании которого Бесс даже не подозревала.

Перенесенная в мир стремительного экстаза, она безвольно прильнула к нему. В этом мире не существовало больше ничего, кроме ее любви к нему и их взаимного желания.

— Бесс! — хрипло пробормотал Льюк. От этого страстного возгласа у него перехватило горло; взяв Бесс на руки и жадно прижавшись к ее губам, он понес ее по тихим коридорам в комнату.

Дрожащими руками Льюк расстегнул молнию на ее платье и медленно спустил его с плеч вниз по телу. Мелкие содрогания, усиливающие чувство непреходящей спешки, заставили ее легко переступить через ворох ткани и коснуться розовыми кончиками грудей его тела, расстегнуть на нем рубашку, попробовать его кожу на ощупь.

Задыхаясь, он запрокинул голову, зажмурился и приоткрыл рот, пока набухшие соски Бесс терлись о его пылающую кожу. На мгновение он напрягся всем телом, прежде чем судорожно прижать ее к себе. Его губы лихорадочно скользили по ее лицу, прикрытым векам, уголкам рта, впадинкам под ушами и всей длине шеи, прежде чем спуститься ниже и пылко прильнуть к отяжелевшей груди, коснуться которой он до боли желал с тех пор, как впервые увидел Бесс в этом соблазнительном черном платье.

Вновь подхватив Бесс на руки, Льюк понес ее к постели. Дрожь пронизывала их тела, словно они уже были единым целым. Взрыв глубинных, почти животных ощущений внизу живота опалил Бесс, едва Льюк сорвал с себя одежду и она увидела атласный блеск его кожи, отчаянное желание в глазах, когда он медленно, почти благоговейно Заключил ее в объятия.

В первый же момент пробуждения Бесс мгновенно окатила волна таких глубоких и острых чувств, что она удивилась, как ее хрупкое тело способно вместить их, не распавшись на миллионы крохотных, трепещущих в экстазе осколков.

Не открывая глаз, она поняла, что Льюк еще крепко спит. Его дыхание было ровным и глубоким, нагое тело — теплым и полным жизни под ее изогнутой рукой.

Бесс поборола искушение разбудить его. Медленно и осторожно она убрала руку и приподнялась на локте, глядя на него сверху вниз и чувствуя, что ее сердце переполняется невыносимой, мучительной любовью.

Как он прекрасен! Темные ресницы отбрасывают расплывчатые тени выше скул, губы соблазнительно приоткрылись во сне. Искушение было непреодолимым…

Более того — его страсть умеряла нежная забота, словно он интуитивно понял, что она — девственница. Когда он наконец вошел в нее полностью, она пробормотала его имя, а он глухо поправил:

— Лука — так меня назвали при рождении. Для тебя я Лука.

И вот теперь Бесс задала себе вопрос: позволил ли он и Хэлен называть его итальянским именем, тем, которое он носил, прежде чем его переиначили на английский лад? Этот вопрос стал для Бесс подобен физическому удару, заставившему ее обхватить себя руками в тщетной попытке сдержать потрясение.

Ужасное, неотвратимое и неудержимое потрясение, вызванное чувством вины.

Она провела ночь с будущим мужем своей сестры, предавалась с ним любви — с каждым разом все более страстно, пылко, бурно, забыв о робости.

Это было явное предательство, и Бесс не знала, сумеет ли загладить свою вину. Единственное оправдание — он тоже не смог ничего поделать с собой и влюбился в нее так же катастрофически стремительно, как она — в него.

Но катастрофы не случится, если он поймет, что любит ее, а не Хэлен.

Бесс больно прикусила нижнюю губу, ее глаза наполнились слезами, едва она поняла, как будет уязвлена Хэлен. А мама больше никогда не заговорит с ней. В семье считалось само собой разумеющимся, что Хэлен сделает блестящую партию, а она, Бесс, совершит благоразумный выбор.

Мать обвинит ее в воровстве, заявит, что она похитила славу, по праву принадлежащую ее неотразимой старшей дочери. Бесс давно уже усвоила: нечего и пытаться отвоевать себе хоть толику внимания, которым пользовалась сестра, незачем ждать от жизни самого лучшего, чего требовала и получала Хэлен.

Закрыв глаза и еле сдерживая слезы, Бесс поняла, что к случившемуся должна отнестись здраво. Это не так уж трудно. Ведь здравомыслие — одно из ее достоинств.

У нее перехватило горло. Как только Лука проснется, они обо всем поговорят. Спокойно, как подобает взрослым людям. Но тут он негромко позвал ее по имени, и возможность разумного, сдержанного разговора улетучилась.