Наследник для бывшего - Олли Серж
– Макс, нет! – я успеваю только вскрикнуть, понимая, что он задумал, и мой рот тут же затыкают поцелуем. Жадным, страстным. Если бы от поцелуев рождались дети, то это была бы минимум двойня.
Господи, мужчина, что ты со мной делаешь!
– Ты воровала сладости со стола, – посмеивается он, облизывая мои губы. – Плохая девочка.
– Я только один блинчик, – мурлычу ему в ответ. – Косы артистке плели почти час, позавтракать не успела…
Дверь в группу открывается, и мы с Максом, не сговариваясь, разлетаемся в разные стороны, как бильярдные шары.
– О, – в коридорчик заглядывает нянечка. – Там Лизавета волнуется, почти рыдает. Вас потеряла.
– Мы идём, – я киваю и ускоряюсь к выходу, пытаясь восстановить нормальное количество сердечных ударов глубоким дыханием.
Следующие тридцать минут Макс, как порядочный родитель, хлопает в ладоши и фотографирует чужих детей на мой телефон, клятвенно обещая мамочкам скинуть все материалы в мессенджеры.
Я наблюдаю за этой картиной в легком недоумении и никак не могу найти объективное объяснение тому, что телефоны разрядились сразу у пяти женщин одновременно. Ох уж эти магнитные бури. Не иначе!
Жаль только женщины будут сильно разочарованы, так и не узнав номер телефона нашего «зачетного самца».
И нет, я ни капельки не ревную. С чего мне!
Особенно если признать тот факт, что Царицын действительно выглядит, как мужик из рекламы.
После концерта мы оставляем Лизу на сладкий стол и тихий час в группе, а сами быстренько смываемся, пока Макса снова не припахали или не начали соблазнять.
– Ну, какие планы? – подмигивает Макс мне, заводя машину. – Тебе ничего там прибить или починить дома не нужно?
– Мне на работу нужно, – отрицательно качаю я головой. – А вечером Лизу родителям сдавать.
– Тогда я просто заеду и ключи отдам? – утвердительно предлагает Макс.
Я знаю, что «просто» с тобой не бывает, Царицын. И я не готова. Потому что просто сдамся тебе, а потом снова не выживу.
– Нет, – отвечаю торопливо, пока не передумала или не поддалась на уговоры. – Мы увидимся завтра на концерте. Ключи там же отдашь.
– Ась… – он качает головой. – Ты не права… – пытается поймать мою ладошку и поцеловать.
Я позволяю ему эту небольшую вольность.
– Макс, спасибо тебе за сегодняшний день и за Лизу, – мямлю, ощущая, как мозги утекают от касаний горячих губ. – Но давай не будем торопится! – Суетливо вырываю руку и вжимаюсь в угол сиденья.
– Давай, – со вздохом соглашается Макс и вдавливает в пол педаль газа.
Глава 23. Принципы
Макс
– И чтобы духу, – брызжа слюной орет отец. – Духу твоего не было ни в компании, ни в моем доме!
– Дамир! – заламывая руки, мечется между нами мать. – Остановись, пожалуйста! Макс, как ты так можешь говорить с отцом!
– Счастливо оставаться, – скалюсь я, разворачиваясь, и уверенно иду к выходу из кабинета.
– Макс, подожди! – требует мать. – Ты не поужинал.
– Не смей останавливать этого щенка, Мира! – гремит отец. – Выродок!
– О, Господи, Дамир, это же твой сын! А у тебя давление… Макс!
Я останавливаюсь в дверях, распознавая панические нотки в голосе матери.
– Макс, отцу плохо! – ее голос срывается на фальцете.
Оборачиваюсь.
Да черт! Родитель действительно сидит в кресле и тяжело дышит. Бледный. По шее и щекам идут красные пятна.
Характерным движением, спасающим от дурноты, он расслабляет узел галстука.
Подхожу к бару и быстро наливаю воды.
Я виноват? По факту – да. И пока я смотрю, как мать достаёт из стола и спаивает отцу таблетки, мое сердце начинает стучать с оттяжкой. Понятия не имел, что он пьёт их так много.
Черт! Подхожу к родителям ближе и протягиваю воду. Отец демонстративно меня игнорирует.
Ну нет, так нет. Психуя, выпиваю стакан сам практически залпом. Вода плюхается в пустой желудок. Офигительно поужинал!
– Тебе лучше, дорогой? – суетится мать вокруг отца. – Может быть, скорую?
– Нет, – тяжело дышит родитель. – Ты посмотри, Мира, кого мы вырастили. Ему какая-то девка важнее отца родного! Разбираться он со мной пришёл! Кто ж виноват, что ты жену приструнить не смог! Куда тебе компанию доверять!
– Это не какая-то девка! – рявкаю, сжимая кулаки, потому что меня снова срывает. – Управляй своей компанией сам. Ради Бога!
И по хорошему, сейчас мне действительно нужно уйти, громко хлопнув дверью. Но ноги приросли к полу, веля заткнуться и выполнять сыновий долг.
А вдруг отцу станет хуже?
– Мам, я на террасе посижу, – киваю ей. – Позови, если что.
– Ох, иди уже, – она отмахивается, уговаривая родителя успокоиться или вызвать скорую.
Надеваю пальто, ботинки и выхожу на улицу. Падаю в соломенное кресло и беру со столика пачку сигарет. Тяжёлые. Отца. Но своих у меня нет, чтобы не было соблазна. А подымить сейчас хочется до жути.
Подкуриваю, втягивая в лёгкие горячий воздух. Голова слегка кружится. И я ловлю в себе странное, совершенно не знакомое до сегодняшнего дня ощущение злого бессилия.
Когда ты уверен в правоте, знаешь врага, но ударить по нему не можешь. Потому что он больше тебе не ровня. Он слабее, он зависим, хоть и храбрится. А самое главное – даже если ты докажешь свою правоту, то никому легче не станет…
Понимая, что отцу именно после нашего разговора стало плохо, я агонизирую и занимаюсь самоедством, заново прокручивая в голове встречу. Каждое слово, каждое обвинение. Может быть и стоило построить диалог как-то иначе. Продумать, предугадать. Или вообще промолчать… Но нет. Промолчать – не вариант. Отец не считает себя слабым, а жалеть его – это значит унижать. Вот беречь – это несколько другое…
Я невольно вспоминаю путанные и совершенно не понятные мне рассуждения Аси о своём долге перед бабушкой. Она пыталась объяснить мне, почему не может просто собрать вещи и уехать со мной. Почему будет виновата и не сможет дальше спокойно жить, если что-то случится…
Тогда мне казалось, что она несёт форменный бред, и выбор жить или не жить, а главное – как это делать, решает в любом возрасте только сам человек… Теперь я понимаю, что все иначе. Несколько сложнее.
Кстати, самое интересное в нашей истории то, что не сошли Асин дед моего отца в армию, он не встретил бы дочь командира части номер триста тринадцать – мою маму. И не родился бы я.
Казалось бы все счастливы, все должны друг друга понять, простить и полюбить, но нет. Принципы, они хуже понтов и денег.
Дверь дома открывается, и на террасу выходит мать, кутаясь в полушубок.
– Вроде бы, угомонился, – тяжело вздыхает и опускается на соседнее кресло. – Ты же не курил, сын, – осуждающе провожает взглядом сигарету.
– Я и не курю, просто нервничаю, – выдыхаю дым, от которого дерёт в горле, и тушу сигарету. – Поеду тогда, мам. Если что – звони.
Поднимаюсь из кресла и протискиваюсь между столиком и креслом к выходу с террасы.
– Сын, – мама ловит меня, как мальчишку, за подол пальто. – А эта девушка, о которой сегодня шла
