Мелани Милберн - Забытый брак
Эмелия увидела черный кожаный чемодан рядом с кроватью, как только вышла из ванной, вдоволь нанежившись под горячим душем. Она едва успела плотнее запахнуть халат, как из гардеробной показалась Алдана с вешалками.
— Что вы делаете? — спросила Эмелия.
— Сеньор Мелендес приказал мне повесить его одежду, — отозвалась домоправительница, почти не разжимая губ.
— Что? 3-здесь?
— Я не обсуждаю его приказы, я их выполняю. Он распорядился вернуть его вещи на их законное место.
И Алдана удалилась, не дав хозяйке времени ответить. Через несколько минут в спальню вошел Хавьер.
— Какого дьявола здесь происходит? — выпалила Эмелия по-испански, испепеляя мужа взглядом.
После небольшой удивленной паузы Хавьер ответил ей на том же языке:
— Хотелось бы спросить тебя о том же. Когда ты собиралась сказать мне, что вспомнила испанский?
— Я… я обнаружила, что могу говорить и понимать с самого начала. Не знаю почему. Просто могу.
— Как удобно.
Эмелия, порозовевшая от смущения за раскрытый обман, вцепилась пальцами в ворот халата, словно боялась, что он вот-вот начнет ее душить.
— Я знаю, что ты думаешь. Но больше я ничего не помню, клянусь.
— Я тут встретил Педро, конюха, — улыбка испанца была циничной, но совсем не веселой, — и он долго с энтузиазмом рассказывал мне, как ты назвала имя своей лошади без всякой подсказки с его стороны.
— Я забыла, что я вспомнила… — Осознав, как глупо это звучит, Эмелия запнулась.
— Он также сказал, что ты наконец-то села на Каллиду.
— Я не понимаю, почему не хотела ездить на Каллиде раньше. Наверное, ты страшно злился на меня за это после того, как потратил столько денег на такое чудесное животное.
— Она была не первым моим подарком, который ты отвергла. В последние несколько недель я ничем не мог тебе угодить.
Про себя Эмелия предположила, что ее истинные потребности простирались в область, где денежные расчеты неуместны. Это объяснение соответствовало ее характеру, каким она его помнила.
Ей всю жизнь дарили дорогие подарки, но они не добавляли ей ни уверенности в себе, ни ощущения что ее любят.
— Я хочу, чтобы ты немедленно рассказывала мне обо всем, что вспоминаешь, вне зависимости от того, где я и какое на дворе время суток.
— Ты не заставишь меня вспомнить тебя, Хавьер. Я читала об этом. Иногда к амнезии приводит не физическая, а душевная, эмоциональная травма.
Испанец поиграл желваками, растягивая момент тишины как старую резинку.
— Ты намекаешь, что не хочешь вспоминать нашу совместную жизнь?
— Я не уверена. Может быть, перед аварией произошло что-то неприятное, что меня обидело или расстроило?
— Меня не было на вилле в день, когда ты уехала в Лондон, — тяжело выговорил Хавьер, помолчав. — Накануне я вернулся из Москвы, мы поссорились, и я снова улетел в Россию.
— Поссорились из-за чего?
— Газеты написали какую-то ерунду о том, что я встречаюсь с певичкой из московского ночного клуба.
— Это была правда?
— Нет, конечно. — Хавьер раздраженно посмотрел на молодую женщину. — Про меня такое пишут все время, иногда — просто так, иногда — по заказу конкурентов. Я предупредил тебя об этом, когда мы познакомились, и думал, что вопрос закрыт. Мы с тобой даже смеялись вместе над чепухой, которую публиковали газеты.
Он помолчал, прошелся рукой по волосам.
— Но в тот раз ты вбила себе в голову, что я действительно тебе изменяю. Я не смог тебя переубедить.
— И мы поссорились…
— Да. Боюсь, сцена вышла некрасивая.
— Насколько некрасивая?
— Мы кричали и оскорбляли друг друга. — Он вздохнул. — Наверное, я должен был прекратить препирательства, но ты разозлила меня. Ты как будто требовала, чтобы наш брак стал чем-то, о чем мы не договаривались.
Эмелия бросила на него взгляд, в котором читалось: «А теперь мы посмотрим, хватит ли у тебя совести это отрицать».
— Видимо, я была не очень счастлива узнать, что ты женился на мне из-за денег своего отца.
— Это было одним из предметов спора. Пока я ездил по делам, вдова отца позвонила тебе и рассказала об этом, чтобы поквитаться со мной. Но на самом деле условия завещания не были главной причиной взять тебя замуж.
— Я тебя умоляю, Хавьер. — Эмелия закатила глаза. — Послушай себя, ты говоришь о нашем браке как о сделке, полной всяких правил, условий и ограничений. Какого черта жениться, если делать это не по любви?
— Любовь не была частью сделки, — сказал он холодно. — Мне требовалась жена. Многие мои деловые партнеры — люди старой школы, очень консервативные, помешанные на традиционных ценностях. Они охотнее шли на контакт, если знали, что я тоже женатый, семейный человек. Я понимаю, что это звучит несколько… бессердечно, но тебя более чем устраивала роль корпоративной жены. Физически мы с тобой идеально подходим друг другу, а больше ничего нам не было нужно.
Эмелия смотрела на мужа, утопая в вихре эмоций. Как она могла согласиться на такой брак? Как приняла отношения, построенные только на сексе? Неужели она все-таки превратилась в одну из бессмысленных, помешанных на роскоши живых кукол, которыми кишело окружение ее отца, стала птичкой в золотой клетке, закормленной до полного паралича мозга?
— По здравом размышлении, я поступил неправильно, когда уехал, оставив столько вопросов неразрешенными. Не удивлюсь, если это и толкнуло тебя на побег.
Эмелия тщетно попыталась обнаружить в памяти хотя бы смутный след того скандала.
— Разве я сама не объяснила, почему сбежала? Не оставила записки?
— Оставила.
— Я могу прочитать? — с надеждой спросила она.
— Я ее порвал. — Болезненное воспоминание заставило Хавьера сжать побелевшие губы. — Я вернулся из Москвы через два дня после твоего отъезда. Наверное, должен был лететь в Лондон сразу, как узнал, что ты там, но… потерял слишком много времени. Я паковал чемодан, когда мне сообщили об аварии.
— Что я написала?
— Что больше не хочешь быть моей женой.
Эмелия потерла лоб, как будто это могло помочь ей привести мысли в порядок. О'кей, значит, она бросила мужа. Видимо, у нее не осталось сил выносить пустой, бездушный брак, как и предполагала Изабелла. Эмелия знала себя достаточно хорошо, чтобы понимать: только отчаяние могло толкнуть ее на такой поступок.
— Несколько дней назад ты сказал, что в прессе ходили слухи о моих отношениях с Питером. Ты доверял мне так же, как я должна была доверять тебе в вопросе с певичкой из ночного клуба?
Хавьер заметно подобрался, мышцы напряглись.
— Признаюсь, я ревновал тебя к нему. — Испанец выталкивал каждое слово сквозь частокол стиснутых зубов. — Каждый раз, когда я видел вас вместе, он из кожи вон лез, чтобы показать, как вы близки. Все время приобнимал тебя за плечи или за талию, трогал за руки.
