Энн Вульф - Прелюдия к чуду

Самый наглый волк, увидев Микаэля, отступил. Очевидно потому, что человек оказался еще наглее. Но волчья нерешительность прошла довольно быстро. Когда Микаэль взял хлыст и собрался вернуться в телегу, волк прыгнул на него. Я не могла стоять в стороне и спокойно наблюдать за тем, как волки рвут Микаэля. Поэтому, выскочив из телеги, я не раздумывая бросилась Микаэлю на помощь.

Честно говоря, в тот момент я совершенно не понимала, чем могу помочь ему, но готова была на самые безумные поступки… В моей душе поселилась тысяча маленьких чертиков, которые не давали мне оставаться сторонним наблюдателем. Но, слава богу, до дела не дошло. Микаэль оказался проворнее наглого волка и ушел в сторону. Вместо того чтобы вцепиться зубами в человека, волк ударился головой о телегу. Микаэль решил, что наглецу будет недостаточно этого урока и, размахнувшись, изо всей силы хлопнул волка хлыстом. Волк взвизгнул и подскочил. Остальные волки, увидев, что случилось с их собратом, поджали хвосты и разомкнули круг.

Микаэль запрыгнул в телегу, и, взяв меня за шиворот, как котенка, потащил за собой. Мне было больно, но я не роптала. Единственное, о чем я тогда думала: Микаэль остался жив. Больше ничто не имело значения. Я уселась в уголок и ждала, чем закончится эта волчья «свистопляска».

Микаэль протянул хлыст ошалевшему от страха Марину и громко закричал:

– Гони! Гони, что есть сил!

Он говорил на английском, но Марин его понял. Очевидно, страх, как и любовь, тоже не нуждается в переводе… Мужчина, что есть сил, хлестнул Звездочку по спине, и та, возмущенно заржав, понеслась по дороге, разбивая серебро снежинок своими мощными копытами.

Я все еще сидела, забившись в угол телеги. Микаэль подошел ко мне, присел рядом и посмотрел на меня своими темными горящими глазами. В них была какая-то отчаянная нежность, которая тут же впитала в себя весь мой страх. Я уже не думала ни о том, что было, ни о том, что будет с нами. Мой мир стал совсем крошечным. Он сузился до размера лица Микаэля, и теперь я не видела ничего, кроме этих пылающих глаз. Мне хотелось говорить с Микаэлем, но я не могла произнести ни слова. А мне так много нужно было сказать ему…

Но Микаэль не нуждался в словах. Он склонился над моим лицом, и я почувствовала, что все вокруг теряет очертания. Не стало вдруг ни леса, ни снега, ни неба, укутанного мерцающей шалью. Были только наши глаза, наши губы, слившиеся в страстном поцелуе, обжигающем, как крепкий напиток, и так же дурманящем голову…

Он целовал меня очень долго. Или мне так казалось? Его горячие губы нежно скользили по моим, согревая их и наполняя ответным порывом. Теперь я не могла оттолкнуть Микаэля. Не могла прервать поцелуй. Я отвечала ему той же страстью, той же нежностью, какую он дарил мне. Я знала, что потеряю этого мужчину так же быстро, как нашла. Но это не останавливало меня. Потому что сейчас имел значение лишь наш поцелуй, рожденный странной сумеречной сказкой, трепет наших ресниц и запах наших волос, проникнутый морозным воздухом. Я упивалась этим мгновением и не могла думать больше ни о чем. В эту минуту я жила по-настоящему.

Микаэль отстранился от меня, и я почувствовала, как все окружающее вновь приобретает очертания. Мне хотелось бы продолжить наш поцелуй, потому что я могла бы еще очень долго ощущать себя вне мира, вне пространства и времени. Но я ни за что не решилась бы сказать ему об этом.

Он провел холодной ладонью по моему лицу, и я наконец поняла, кто я и где нахожусь. Я заглянула в его глаза, но не увидела в них прежнего огня. Они потухли и теперь казались грустными. Может быть, ему не понравился поцелуй? – испуганно подумала я.

Микаэль посмотрел на меня с какой-то странной тоской и смущенно, как школьник на первом свидании, произнес:

– Извини. Я не хотел. Все как-то само собой получилось…

Вот это номер! Такого глупого оправдания я не слышала ни разу в своей жизни. Значит, он не хотел целовать меня?! Значит, вся эта страсть, вся эта нежность мне только почудилась? Но извинения Микаэля на этом не закончились:

– И еще извини, что я так грубо втащил тебя в телегу… – потупив взгляд, продолжил каяться он. – Просто в тот момент было не до нежностей…

Микаэль, ты спятил?! – хотелось мне поинтересоваться у него. Только что я чувствовала на своих губах самый лучший в жизни поцелуй, а теперь у меня просят за него прощения! Замечательно, ничего не скажешь!

Но я не собиралась показывать Микаэлю, насколько сильно задета его раскаянием. Это выглядело бы глупо.

– Ничего, – пробормотала я, силясь улыбнуться. – Я тоже слегка не в себе. Уж не знаю, в каком состоянии сейчас Марин. Он так перепугался, что до сих пор ни слова не вымолвил.

Признаюсь, в тот момент меня меньше всего интересовало состояние Марина, но я хотела чем-то отвлечь Микаэля, чтобы он перестал извиняться. Его извинения встали у меня поперек горла, и я жалела, что не могу, хорошенько откашлявшись, избавиться от этого горького кома внутри.

Мое последнее высказывание возымело действие на Микаэля. Он, по-прежнему пряча от меня глаза, повернулся к Марину и спросил у него что-то по-румынски. И получил довольно распространенный ответ, состоящий из громких возгласов. Судя по всему, Марин был впечатлительным человеком. И я не сомневалась: завтра вся деревня будет думать, что нашу телегу окружила стая волков-оборотней…

– С ним все в порядке, – не глядя на меня, произнес Микаэль. – Конечно, струхнул он порядком. Но все уже позади, правда?

Что позади? – хотелось мне спросить у Микаэля. Стая голодных волков или наш поцелуй, о котором ты не хочешь думать? Я не понимала, что творится в душе у этого мужчины. Но мучительно хотела это знать. Потому что для меня этот поцелуй – долгий, страстный и полный нежности – значил очень много. И все поцелуи Джефри, о которых я совсем недавно вспоминала с тоской и горечью, не могли сравниться с ним…

– А ты знаешь, – Микаэль наконец-то посмотрел на меня и улыбнулся, – Марин сказал, что ты очень смелая. Мало кто отважился бы выпрыгнуть из телеги к стае голодных волков.

– Но ты же выпрыгнул…

– Я – другое дело. У меня не оставалось выбора. А у тебя он был.

– Я испугалась за тебя. Думала, я чем-то смогу помочь.

– В этом твоя смелость. Ты боялась не за себя, а за меня… В тот момент я страшно на тебя разозлился. А потом понял, что ты, маленькая, наивная и храбрая девочка, пыталась меня защитить…

– Спасибо, – надулась я, – и за маленькую, и за наивную…

– Не обижайся. Это в хорошем смысле. Наивность – совсем неплохо. Мне бы хотелось сохранить это качество до старости. Но так не бывает.

– Почему?

– Потому что возраст и опыт дадут о себе знать. Нельзя прожить жизнь и смотреть на мир глазами восемнадцатилетнего парня.