Дениза Алистер - Не бойся, я с тобой

Он прекрасно знал, что значит лежать в темноте с открытыми глазами, безуспешно пытаясь отогнать терзающие тебя мысли.

— Ерунда, — сказал он, отмахиваясь от ее извинений. — Мне тоже не спалось. Вам еще долго?

Пропустив мимо ушей вопрос, Дон наклонился и, подняв кастрюлю, подал ей. Нэнси бы взять кастрюлю и отвернуться к плите, но неожиданно для себя она почувствовала, что не может пошевелиться. Она молча и внимательно смотрела на него, будто пытаясь на будущее запечатлеть его образ.

Он стоял так близко, что она заметила крошечный шрам над правым соском и щетинки на небритом подбородке. Сердце ее учащенно забилось, и, не говоря ни слова, она взяла из его рук кастрюлю и прижала к груди, словно прикрываясь ею как щитом.

— Может, выпьем по чашечке кофе?

— Не хочется.

Не хватает еще распивать с ним кофе среди ночи. Она уже знала, на что он способен, и ее не на шутку тревожила вероломность этой маленькой кухни и темнота за окном, создающая впечатление, что они одни в целом мире. Но Дон уже подошел к кофеварке и начал заваривать кофе.

— Дон, зачем вам здесь оставаться? — взволнованно проговорила она. — Какой смысл, что завтра вы будете полуживым, только потому что я не могу уснуть. Мне совсем не нужна няня.

— Ну и прекрасно, — ответил тот. — Разве вы ребенок?

Он неотрывно следил за Нэнси. Его взгляд и слова, произнесенные хриплым голосом, обволакивали, сообщая всему ее телу сладостное тепло. Внезапно в кухне стало жарко, однако жар исходил не от включенной плиты.

— Дон…

Не обращая внимания на ее предостерегающий тон, он пожал плечами, делая вид, что ничего не происходит.

— Значит, вы сами печете хлеб, — как бы между прочим сказал он, взглянув на нее, и скрестил руки на обнаженной груди. — Даже не представлял, что вы так старомодны. Кто научил вас готовить?

Растерявшись, она заморгала, щеки вспыхнули румянцем.

— Бабушка. Неужели меня можно назвать старомодной только потому, что я умею печь хлеб? Мне вообще нравится готовить.

Он почувствовал себя неловко от того, что она оправдывается.

— Я совсем не хотел вас обидеть. Просто я удивился, вот и все. А чему еще научила вас бабушка?

— Лазить по скалам. — И заметив в его глазах недоумение, она сдвинула брови и пояснила: — Моей бабушке следовало родиться на пятьдесят лет позже. В шестьдесят она бегала как лань, а в семьдесят дважды ходила на Гранд-Каньон. Она никогда не чувствовала возраста и делала все, что хотела.

Кофе уже был готов, и Дон разлил его по чашкам. Поставив свою на стойку, отделявшую кухню от гостиной, он уселся на высокий табурет и тихо попросил:

— Расскажите мне о ней.

Зачем? Уже поздно, да и ее рассказ не сделает эту комнату менее интимной. Но, с другой стороны, разговоры о бабушке всегда вызывали много светлых, добрых воспоминаний и поднимали настроение. И Нэнси принялась рассказывать о своем детстве, припоминая забавные истории, в которых участвовала вместе с другой Нэнси, матерью ее матери.

Увлеченная рассказом, она неожиданно раскрылась для Конихана совершенно новой гранью личности, к которой, судя по всему, допускались лишь единицы. Постоянно сдерживающие ее оковы внезапно пали, и перед Доном предстала беззаботная и веселая девушка, какой, вероятно, была до случившегося с ней несчастья. Она с присущей ей грациозностью достала из печи готовый хлеб и, оживленно рассказывая о эскападах бабушки, принялась наводить порядок на кухне. Дон с восхищением следил за ней, потрясенный ее очарованием.

Очнувшись, он понял, что надо срочно прекращать их тет-а-тет. Эта обворожительная женщина одной своей улыбкой сумела возбудить в нем бурю эмоций. Такого с ним еще никогда не было! Он слишком увлекся ею и, не ровен час, просто потеряет голову. Этого только не хватало! Ему прекрасно известно, что, возжелай он перейти с ней в другие, более близкие отношения, случится новая беда. Может, она и хочет его — он видел это по глазам Нэнси, — но как быть с ее тяжелыми воспоминаниями и связанным с ним страхом?

Но в следующее мгновение он понял, что грош цена всем его благим намерениям, что он не может уйти спать, не поцеловав ее. Дон всегда гордился своей выдержкой, ни одна женщина не могла вывести его из равновесия. Но Нэнси как ураган ворвалась в его жизнь, и от его стойкости не осталось и следа. Он отчаянно хотел ее, но за этим желанием скрывалось нечто гораздо более серьезное, чем простое, естественное физическое влечение к женщине.

— Боже, как поздно! — вдруг воскликнула Нэнси, взглянув на часы. — Через два часа нам уже вставать. Что же вы не остановили меня.

Он пожал плечами.

— Мне приходилось спать и еще меньше. Вы очень интересно рассказывали.

Что-то, промелькнувшее в его глазах, заставило ее насторожиться. Она вдруг поняла, что рассказывая о себе, разрушила разделявшую их стену. Резкими, отрывистыми движениями девушка снова начала вытирать стойку.

— Я сейчас закончу, вам ни к чему здесь оставаться.

— Не волнуйтесь, я подожду.

Дрожащими руками Нэнси бросила тряпку на край раковины и, выдавив из себя улыбку, обернулась к нему.

— Видите? Вот и все. Сейчас бы только добраться до подушки. А вы тоже устали?

Дональд уже представил ее в постели — своей, — и разговор о сне показался ему совершенно неуместным. Сделав неопределенный жест, он встал рядом с дверью, пропуская ее.

— Проходите, я выключу свет.

Ее ладони вспотели, в горле пересохло. Нэнси взбежала по лестнице и остановилась включить свет. Не успела она сделать и шагу, как услышала:

— Если у вас будут еще проблемы со сном, разбудите меня.

Уходи, поблагодари его за заботу и сразу же уходи, твердил ей внутренний голос. Но, с другой стороны, она боялась показаться невоспитанной дикаркой. Ведь только благодаря ему к ней снова, хоть и ненадолго, вернулось спокойствие, и потом что же, она так и будет бегать от него как затравленный заяц.

— Думаю, в этом нет необходимости, — ответила она, обернувшись к нему. — Но спасибо за предложение. И извините, что до смерти вас заболтала.

— Ну что вы, мне было так интересно.

Он стоял внизу лестницы, не сводя с нее глаз. На щеке у нее осталась мука, милая, белая пыльца, от одного вида которой у него помутилось в голове. Порыв страсти, обжигающей и рассылающей пламя во все утолки тела, властно толкал его к ней. Осторожно, предостерег он себя. Ты знаешь, через что она прошла. Не доставляй ей новой боли.

Поцелуй, беззвучно умолял он. Всего лишь один поцелуй. Ему больше ничего не надо. Но сознавая всю полуправду этой мольбы, он медленно стал опускать голову и резко остановился, когда увидел ее полные тоски глаза. Паника, плясавшая в них, болью отозвалась в его сердце. Он никак не ожидал, что кто-то, не произнеся ни звука, может причинить ему столько мук.