Ребекка Тейт - Принц в высоком замке
— Ты не закрываешь глаза, когда целуешься? — осведомился Кристоф минуту спустя.
— Не всегда. Когда думаю, не закрываю.
— И о чем же ты думала? — Он казался слегка обиженным.
— Где вас… тебя научили так целоваться.
Граф негромко засмеялся.
— А этому учатся? Заканчивают какие-то курсы или что-то вроде того?
— Не знаю. Но раньше я ни с кем так не целовалась.
— Так — это как?
— Странно. И волнующе.
— В таком случае…
— Кристоф!!!
Граф и Эльма отпрыгнули друг от друга, услыхав гневный окрик. Конечно же кричала Герлинда, заставшая своего сына целующимся с пришлой вертихвосткой. Вот черт!
— Как ты можешь?! — бушевала Герлинда. — На виду у всех, в нашем доме! Я так и знала, что этим закончится!
— Мама… — простонал он.
— Не смей даже говорить со мной!
— Но как я отвечу на твои вопросы, если не буду с тобой говорить? — резонно возразил Кристоф.
— Ты недостоин! Недостоин называться графом! Как ты мог?!
— Ты позволяешь себе лишнее. — Вот теперь Кристоф, кажется, всерьез разозлился. — То, что я поцеловал Эльму, не снимает с меня ни титула, ни обязательств. Ты переволновалась, мама, тебе стоит пойти отдохнуть, а после мы побеседуем.
— Ты хуже своего отца! — прошипела Герлинда, глядя в лицо сыну. — Он тоже таскался за каждой юбкой, а после задаривал меня драгоценностями!
Лицо Кристофа окаменело.
— Мама…
— Я не хочу тебя слушать! Ты ведешь себя недостойно! Недостойно!
Эльма понимала, что у Герлинды банальная истерика, когда человек кричит и не может остановиться. От такого помогает пара пощечин или кружка холодной воды, выплеснутой в лицо. Конечно же Кристоф не собирался успокаивать мать столь варварскими способами. Он, как истинный джентльмен, пытался с ней говорить, что в данной ситуации было абсолютно бесполезно.
— Но Эльма определенно лучше тебя, мама, — негромко произнес он. — В чем, в чем, а в недостойном поведении вы с отцом друг друга стоили.
Герлинда замерла и стояла, хватая ртом воздух. Не дожидаясь, пока мать придумает достойный ответ или снова завизжит, Кристоф схватил Эльму за руку и решительно поволок прочь. Он не остановился, пока не дошел до кабинета и не захлопнул дверь за ними обоими.
12
— Я приношу извинения… — начал Кристоф.
— Не стоит. Меня это не касается. — У Эльмы разболелась голова — то ли от крика Герлинды, то ли это была запоздалая реакция организма на аварию. — Вы не против, если я пойду к себе? День выдался трудный.
— Эльма…
— Все хорошо, — сказала она. — Правда.
И все действительно было хорошо. Герлинда словно ушат холодной воды вылила: Эльма осознала, где находится и с кем целуется. Кристоф недоступная мечта, а она посмела на мгновение поддаться иллюзии. Чертовски реальной, обаятельной, но всего лишь иллюзии. Будет о чем вспоминать долгими ночами. Эльма беспомощно улыбнулась Кристофу. Тот выглядел озадаченным.
— Ты же не думаешь, что я…
— Мне просто нужно отдохнуть, — сказала она, развернулась и убежала.
Кристоф не стал ее преследовать. Наверное, полагает, что ее поведение продиктовано или капризом, или загадочной женской логикой.
У себя в комнате Эльма сбросила одежду и забралась под одеяло. День едва перевалил за середину, а сколько всего произошло… Не успев поразмыслить обо всех событиях, Эльма провалилась в сон, как в глубокую черную яму.
Она проснулась уже в сумерках. Головная боль отступила, зверски хотелось есть. Эльма выползла из кровати, приняла душ и оделась, после чего рискнула выглянуть в коридор. Пусто. Конечно, смешно предполагать, что у двери бродит разъяренная Герлинда, которая станет мстить за поруганную честь рода. Но снова нарываться на скандал не хотелось.
Эльма осторожно спустилась вниз. В столовой горел свет. Анна накрывала стол к ужину. Увидев Эльму, она улыбнулась.
— Добрый вечер, госпожа Фиески!
— Добрый. Вы не знаете, где я могу найти господина Адлертрененштайна?
— Наверное, он в своем кабинете.
Интересно, слуги слышали скандал или обошлось? Гадая, Эльма направилась к кабинету.
Кристоф действительно был там: сидел за столом и что-то печатал на ноутбуке. При виде Эльмы он поднялся.
— Вам лучше?
Тон его снова изменился, вернувшись к прежнему, официальному. Эльма даже решила, что поцелуй ей пригрезился.
— Да, благодарю вас.
— Садитесь. — Он кивнул на стул напротив.
Отлично, будем разговаривать, разделенные столом. Эльма уселась и проговорила:
— Извините, что поспешно сбежала. Мне действительно стало нехорошо.
— Еще бы — после такого! — хмыкнул он, опускаясь в кресло, и захлопнул крышку ноутбука. — Еще раз вынужден принести вам извинения за поведение моей матери. Как вы могли заметить, она весьма несдержанна.
— Мне показалось, что ваша мать глубоко несчастный человек, — осторожно заметила Эльма. — Вы ведь сами говорили…
Кристоф вздохнул.
— Одно другому не мешает. Забудьте о том, что вы слышали. Это некрасивый семейный скандал, и он не имеет никакого отношения к вам, нашей гостье.
Эльма кивнула. Ей оставалось лишь принять его оправдания, что бы ни скрывалось за ними.
— Еще я хотел бы извиниться за… — Он умолк и непроизвольно коснулся своих губ.
— За поцелуй?
— Да, именно.
— А вот это извинение я точно не приму! — Эльме внезапно стало весело.
Кристоф выглядел озадаченным.
— Почему?
— Потому что принимать такие извинения неприятно, неужели вы не понимаете? Раз извиняетесь, значит, жалеете. Хотя вы можете и не жалеть. А мне явно не нужна ваша жалость в этом вопросе! Объясняйте чем угодно — минутной слабостью, неодолимым влечением или помрачением разума, только не извиняйтесь и не жалейте.
Кристоф рассмеялся.
— Вы весьма оригинальная девушка, госпожа Фиески! Нет, я совершенно определенно не жалею. Хотя и не совсем понимаю, что меня толкнуло на это. — Он задумчиво рассматривал Эльму, и ей казалось, что от этого теплого изучающего взгляда все у нее внутри плавится. — Может, помрачение разума, а может… Но для неодолимого влечения я знаю вас слишком мало.
— Это можно исправить, — Эльма произнесла весьма банальную фразу, внутренне кляня себя за податливость. Ведь понятно, что это все та же иллюзия, которой никогда не стать правдой! Но хотелось поймать эти мгновения, удержать. Пусть не навсегда, хотя бы в памяти.
— Можно. — Не отводя от нее взгляда, Кристоф снял трубку внутреннего телефона и велел: — Экберт, пусть ужин сервируют в моем кабинете. На двоих.
