Айртон Ширли - Прекрасный незнакомец

Столпившись у трапа, они с изумлением наблюдают, как из пилотской кабины появляется она, стройная, синеглазая, с развевающимися на ветру длинными светлыми волосами, в голубых джинсах в обтяжку на соблазнительных округлых бедрах, в потертой летной кожанке на плечах и традиционном белоснежном шелковом шарфе пилота на точеной шее. Их новый кумир, предмет обожания, поклонения и мечтаний. К ее ногам летят охапки цветов, а уши заполняет гул восхищенных голосов.

Но, к сожалению, воздушно-психологический триумф и демонстрацию победы феминизма на земле и в воздухе придется отложить. В жизни многое выглядит значительно сложнее, чем в девичьих мечтах. Еще, не дай бог, собьют прямо на подлете к закрытому военному объекту в порыве усердия и бдительности, без всяких предварительных запросов и объяснений. И останется база временно или навсегда без талантливого, красивого и обаятельного психоаналитика.

Так что пора отвлечься от грез. Взлетно-посадочная полоса и стоянка для самолетов уже в поле видимости. Настает самый ответственный момент — заход на посадку. Направление и скорость ветра благоприятные, взлетно-посадочная полоса не забита, так что все должно пройти гладко. Самолет временно придется оставить на местной охраняемой стоянке и добираться до военной базы на машине. Может быть, взять такси? Или сразу арендовать машину? И, скорее всего, лучше выехать на базу завтра с утра. Судя по карте, это довольно далеко от аэропорта, и сегодня она уже не успеет вовремя добраться. Да и грозовой фронт вот-вот догонит ее и изольется на землю буйным ливнем и вспышками молний.

Так что надо скорее укрыть самолет, закрепив его понадежнее, лучше всего оставить в закрытом ангаре. А самой искать убежище где-нибудь в ближайшей местной гостинице, чтобы не попасть под проливной дождь. Кстати, надо будет заодно сбросить свой дорожно-летный наряд, сменить джинсы и техасские сапоги на обычный деловой костюм, более подходящий для леди-психолога, будущего доктора наук.

Стивен сидел в баре уже несколько часов и наблюдал, как за окнами беснуется ураган, щедро поливая стекла и выбивая на них барабанную дробь, как буйный ветер выгибает деревья, как тьму за окном прорезают вспышки молний и сотрясают раскаты грома.

Возвращаться в такую погоду на базу на своем мощном гоночном «Харлей-Дэвидсоне» он счел безумием. Да и настроения для этого не было. В состоянии психологического надлома лучше побыть какое-то время вдали от сослуживцев, от их бесконечных расспросов и назойливого сочувствия, к тому же далеко не всегда искреннего.

Хотелось просто напиться и побыть в одиночестве. Или, оставаясь инкогнито, излить душу кому-нибудь постороннему, перед кем не страшно обнажиться изнутри. Потом случайные собеседники расстанутся и разойдутся в разные стороны, быстро забыв этот странный, сумбурный разговор двух абсолютных незнакомцев.

Он даже оставил в номере свою кожаную пилотскую куртку со всеми летными эмблемами, с которой обычно редко расставался, тем более, когда предстояла поездка на мотоцикле. Но это одеяние слишком привлекало к себе внимание, и в толпе окружающих, особенно в барах, всегда находился чересчур общительный и назойливый человек, чаще всего бывший пилот. Номер в гостинице Стивен интуитивно заказал себе заранее, сразу по прибытии, и явно не прогадал. С началом разгула буйной стихии холл гостиницы, который было видно из бара, стал быстро наполняться различными людьми, главным образом пассажирами самолетов, рейсы которых были отсрочены по погодным условиям.

Стивен допивал уже вторую двойную порцию виски со льдом, вновь и вновь прокручивая в голове результаты недавнего происшествия. В руководимой им группе курсантов летной школы во время учебного воздушного боя один из учеников, выполняя фигуры высшего пилотажа, не рассчитал маневр и попал под воздушную струю от двигателя впереди летящего самолета. В результате — потеря управления, беспорядочное падение самолета и попытка пилота катапультироваться, закончившаяся трагически.

Заело фонарь кабины, и при срабатывании катапульты парень пробил его собственным телом.

Конечно, официально капитан Стивен Брайтон не был виноват в случившемся. Это подтвердило и служебное расследование. Но осталась горечь и щемящая пустота в душе, которая всегда возникала, когда он терял кого-то из своих друзей и сослуживцев. Сама профессия летчика предполагала высокий уровень риска и неизбежность потерь. Но привыкнуть к этим потерям было невозможно. Тем более что на его долю пришлось слишком много утрат.

В раннем детстве, когда Стиву было всего четыре года, умерла его мать. Ее унес рак легких. Потом в корейском небе погиб отец. На него навалилось сразу два реактивных МИГа. Тогда новейшие реактивные «Супер Сэйбры» только начали поступать на фронт, и на своем устаревшем винтокрылом самолете у отца практически не было никаких шансов на спасение.

Потом, закончив после колледжа летную школу офицеров резерва, после недолгой доподготовки, юный лейтенант Брайтон попал во Вьетнам в качестве пилота морской авиации. Летал на своем «Фантоме» и над северным, и над южным Вьетнамом, и днем, и ночью, и в ясную, идеальную для полетов погоду, и в почти нелетную по понятиям мирного времени, на грани экстремального риска. Не раз чувствовал себя как камикадзе перед последним вылетом в жизни. Не хватало только ритуальной белой повязки смертника на лоб и последней чашечки сакэ. Не раз видел ночное небо, прошитое насквозь прожекторами и трассирующими пулями, и расцвеченное взрывами зенитных снарядов.

Видел вспоротые этими снарядами самолеты и разлетающуюся в клочья самолетную обшивку после точного попадания зенитных ракет.

Несколько раз приходилось вступать в бой с вьетнамскими МИГами, щедро поставляемыми русскими. Два раза терял ведомых и один раз горел сам, успев катапультироваться. При этом весьма удачно приземлился на парашюте не в болото к крокодилам и не в расположение вьетконговцев, а прямо на позиции американской морской пехоты.

Но одно дело терять людей на войне, а другое — в мирное время. И тем более тех, кого готовил он сам, тем самым как бы лично отвечая за их безопасность. Поэтому подсознательно он испытывал давящее ощущение вины. Чего-то недосмотрел, чему-то недоучил, что-то вовремя не подсказал. Не уберег молодого, задорного парня от чрезмерной лихости и глупой самонадеянности.

Хотя пьет он сейчас, конечно, зря. Алкоголь на него почти не действовал, да еще в таком взвинченном состоянии. Наверное, гораздо более эффективным средством для снятия напряжения было бы общение с какой-нибудь девицей. И не обязательно красоткой. Подошло бы любое теплое, упругое и отзывчивое женское тело, рядом с которым можно было бы забыться и раствориться в нем без остатка. И лучше, чтобы у этого тела не было имени, и чтобы не надо было вести умные или глупые разговоры, копаться в превратностях и мелочах личной жизни и быта, блуждать в потемках и закоулках женской души. Во всяком случае, в прошлом это не раз помогало, особенно во Вьетнаме.