Правило для двоих - Виктория Валентиновна Мальцева
Я беру чашку и выхожу на балкон.
Тот гений, что вообразил это здание, а после доверил свои идеи бумаге, спроектировал балконы ступеньками. Мой задвинут чуть вглубь, поэтому соседке, чтобы увидеть меня, нужно только повернуть голову. А мне поворачивать ничего не надо – сто́ит только балконную дверь открыть и видно соседские владения, как на ладони. Хозяева других квартир уже начали прилаживать перегородки – кто из мутного оргстекла, а кто временно из фанеры или даже картона. Когда-нибудь и мы с соседкой что-нибудь да изобразим, как-нибудь да создадим иллюзию уединения, но пока ничто не препятствует мне видеть его спину.
На нём только джинсы. В руках сигарета. Он прижимает её к губам, щурясь затягивается и машинально бросает взгляд в сторону движения.
Я застываю с чашкой в руке и смотрю на него в упор.
Первый же порыв, конечно, развернуться, сделать шаг, задвинуть за собой балконный слайд и удалиться в свой мир. Но ноги парализовало. Босые ступни примёрзли к бетону. Не шелохнуться.
Он тоже не выдыхает дым – так и стоит, таращится расширившимися глазами.
Розовый рассвет окрашивает его обнажённое по пояс тело обманчивым загаром, но чем дольше мы стоим, тем сильнее его вспучивает гусиной кожей. Холодно, наверное.
Опомнившись, он бросает изрядно сотлевшую сигарету в банку, стоящую на полу, отводит взгляд.
Я тоже любуюсь на рассветное небо.
Наконец, он обнимает себя руками, но прежде в глаза бросаются его сжавшиеся до кнопок от холода соски́.
Этот факт вызывает иррациональную улыбку, и, прежде чем я успеваю залить её глотком кофе, его лицо снова поворачивается в мою сторону. Наверное, остатки, ошмётки моей улыбки ему всё же удаётся поймать, потому что его губы тоже расплываются, причём как-то так до боли в сердце неумолимо, против его желания, против моего, вопреки.
Он узнал меня. Я его тоже.
Глава 2. Сети
Never A Lover – Clem Leek
У меня никогда не хватало времени для соцсетей, даже в школе. Тем не менее, они у меня были. И, конечно, нет-нет да навестишь адово изобретение – то связаться с кем-нибудь нужно, то разыскать.
Я ехала в метро, и сложно теперь сказать, как именно вышло, что мой взор зацепился за публикацию, ведь привычки пролистывать ленту не было. Очевидно, мне просто уже очень надо было остановиться.
В публикации на сером безликом фоне ярко светились слова. Не прочитать их было почти невозможно: они сами прыгали в глаза и непрошено одно за другим опускались на дно души. От их веса, причём благодатного, нежно согревающего изнутри, больше не хотелось и не моглось двигаться, по привычке рвать вперёд. Я так и сидела, застыв, словно бы кто-нибудь огрел по темечку, и слушала тишину внутри себя.
Это было что-то вроде стихотворения. Точнее, строки на стыке поэзии и прозы, и даже сама эта нестандартная форма повествования недвусмысленно транслировала бунтарский дух автора. А бунтовал он против боли. И сожалел, что человек способен чувствовать вопреки.
Уже дома, едва ли не с трясущимися руками я нашла его страницу в сети. Подобных стихотворений там оказалось много, как и тех, кто зорко следил за появлением новых. Мне нравились далеко не все, но очень многие били наотмашь, жёстко хлестали по больному, терзали самые тонкие и самые уязвимые струны человека чувствующего.
Спрятавшись под лаконичным псевдонимом, за все годы тайный поэт ни разу не показал ни лица, ни кусочка жизни. Всё, чем он хотел делиться – в его словах, и почти все они о боли и о любви. В публикациях со стихами всегда отключены комментарии, потому что, по мнению бывалых, все они написаны и обращены только к одному человеку. Однако поклонники отводили душу под репостами с дружественных автору страниц и от души изливались признательностью и восторгами. Автор скромно благодарил тех, кто озвучил его стихи или смонтировал видео, на похвалу никак не реагировал. Создавалось впечатление, будто он ей не рад.
Никто не знает, как он выглядит, где живёт, как на самом деле его зовут и как зовут ту, кому посвящены его слова.
«Кто он? Гений? Или ему 70?» – спрашивали друг у друга люди. «Он, поэт, который чувствует слово :)» – отвечали сами себе.
Глава 3. Правило для двоих
Susanne Sundfør – alyosha
Моя группа отмечала окончание учёбы в ресторане у реки. Это, конечно, был ещё не конец всей учёбы, но хотя бы окончание первой её части – впереди интернатура и ординатура для тех, кто не планировал работать врачами общей практики, а метил в узкую специализацию.
Само собой, большинство настроились всей толпой встретить рассвет, но меня усталость заставила снять каблуки и понесла босиком вдоль набережной к дому. Как только небо начало светлеть, утомлённость, как и хмель, куда-то пропали, в сердце затаилось странное и непонятное чувство сродни ожиданию чего-то прекрасного.
Я зашла в круглосуточную кофейню, купила пончик и стакан капучино. Путь мой лежал теперь в секретное место – на крышу, где, казалось, счастье ближе всего.
Зажав пончик в зубах и строго запретив себе жевать и глотать прежде времени, я одной уверенной рукой цеплялась за поручень ведущей к цели лестницы, во второй сжимала обжигающий ладонь стакан. Мне нужно было во что бы то ни стало успеть к первым лучам солнца – с погодой несказанно повезло, небо было ясным.
Уже наверху обнаружилось, что в волшебном месте я не одна: впереди на бортике сидел парень. Его ноги опасно свисали вниз, и единственное, что хоть как-то внушало уверенность в том, что самоубийство сегодня – не его цель, это широко раздвинутые для лучшей устойчивости колени. Он увлеченно что-то писал в своём телефоне.
Я устроилась чуть поодаль, стараясь ему не мешать, откусила кусок испачканного в сахарной пудре пончика, сделала глоток кофе. От удовольствия захотелось закрыть глаза, но спина парня, обёрнутая светлой футболкой, не отпустила. Смотреть на него было интереснее, чем на сам рассвет. Приятнее, чем жевать сладкий пончик, волнительнее обжигающего кофе.
Когда показались первые звонкие лучи, а за ними и край солнечного круга, парень оторвался от телефона и замер в созерцании.
Я тоже перестала жевать – кусок пончика так и застрял во рту.
Внезапно, уже на залитой апельсиновым светом крыше, парень поднёс телефон к губам и, очевидно, включив диктофон, проговорил несколько фраз.
И сами эти фразы, и то, как они были собраны, привело меня к мысли, что
