Александр Чернобровкин - Малолетка

Зашел сбоку:

— Чем занималась сегодня?

— Документы относила в ПТУ, на повара, как мама.

— А в институт не потянешь?

— Какой институт после восьмого класса?! — проболталась она и, поняв, что рассекречена, заявила с вызовом: — Ну, и что?!

— Ничего, — честно признался я.

Какая разница, если она хочет?!

В обычных позах она не кончала. Ей было приятно, но не более того. Я придумал позу специально для нее. Мы ложились на правый бок, я — сзади; она сама, чтобы не больно было, вводила член во влагалище, затем сжимала ноги и я клал свою левую ногу на ее левую; правую руку я заводил под ее тело и сжимал ее правую грудь, а левую — между ее ног, на письку, двумя пальцами, смоченными слюной, — на клитор; она клала свою левую руку на мою левую, пальцы на пальцы, и подсказывала, как надо ее ласкать; я тер кончиками пальцев клитор, ускоряя или замедляя темп по ее подсказке, и одновременно целовал ее, прикасаясь нежно и коротко, в шею, в «кошачий треугольник», или водил по гладенькой коже кончиком языка. Что мне нравилось в Малой безоговорочно — это запах ее тела, свежий и легкий. У зрелых женщин он гуще, тяжелее и, когда возбуждаются, начинает давить на меня. Малая, даже когда кончала, пахла очень приятно. В этой позе она приплывала быстро и умудрялась кончить несколько раз, пока у меня не уставала рука. Кончая, она начинала сопеть чаще и громче, заставляла меня надавливать на клитор сильнее и водить быстрее, потом делала несколько быстрых вдохов-выдохов, будто сейчас разревется, и резко и крепко сжимала ноги, каменея всем телом. Только влагалище горячело, мокрело и мягчело. Я шевелил там членом, добавляя ей удовольствия. Через некоторое время она ослабляла ноги и подсказывала водить медленно и чуть касаясь, потом убыстрять темп и усиливать давление… Натешив ее, я переворачивал Малую на живот, оказываясь сверху, раздвигал ее ноги пошире и работал на себя. В такой позе влагалище становилось туже, но, благодаря избытку смазки, двигаться в нем было легко и приятно, и кончал я быстрее, чем в других позах. В нашей паре проблемы с оргазмом были у меня: я подолгу не мог кончить на Малой, частенько влагалище успевало высохнуть, а я запыхаться. Иногда, остановившись, чтобы отдышаться, мне хотелось встать, набить ей морду и уйти. Сдерживала не жалость к ней и даже не желание кончить, а мое упрямство: если уж взялся за что-то, обязательно доделаю.

В июне, на мое счастье, мама отправила Малую к бабушке в степной Крым, куда-то под Джанкой, сама перебралась к хахалю (муж от нее сбежал, когда дочке было три года), а квартиру сдала курортникам. Я уже думал, что больше не увижу Малую, но в конце августа она объявилась. К тому времени я успел поменять еще три катера, но она прошла по цепочке и нашла меня. Поэтому я и сидел на крыле мостика, а она — на корточках передо мной и с моим членом во рту, и пытался вспомнить что-нибудь сексуальное, чтобы кончить, но был уверен, что так и не успею до отхода, и тогда придется вести Малую в каюту и там доводить дело до победного конца с бо́льшими физическими затратами с моей стороны, потому что ревность не позволит ей оставить меня на ночь не додоенным.

В тамбур заглянула женщина лет двадцати семи, приятная во всех отношениях, особенно бюст. Она поняла, что попала не туда, мельком глянула на нас и хотела уже выйти, но вдруг поняла, что мы делаем что-то не совсем обычное и посмотрела еще раз. Недоумение на ее лице через минуту, не меньше, сменилось осознанием, губы чувственно приоткрылись, уголки их поднялись в еле заметной улыбке, а глаза заблестели. Они встретились с моими и я, улыбаясь, подмигнул. Лицо женщины полыхнуло, будто это ее застукали за минетом. Она потупилась и слепо, ударившись о косяк, вышла из тамбура. Задница у нее была крутая. Я представил, как наклонил бы женщину вперед, крепко сдавил ягодицы и засунул член в ее тугое влагалище. Уверен, что она замужем, но отдыхает одна или с детьми и уже неделю-две, если не больше, ласкает себя сама. Я пофантазировал, как она это делает и как бы она сосала мой член — и сразу кончил.

— Умничка! — похвалил я Малую, погладив по голове. Волосы у нее сухие и, хоть и мягкие, непослушные и кажутся растрепанными даже сразу после того, как причесалась.

Она встает, шевелит затекшими ногами, разминая их, а я, пошлепав ее благодарно по худенькой попке, застегиваю ширинку и иду сменить моториста, чтобы он запускал двигатель, а то мы уже опаздываем.

Я останавливаюсь перед входом в салон, достаю ключ. Пока открываю замок, ищу любопытную женщину. Она сидит на корме рядом с другой, ровесницей, и делает вид, что не замечает меня. Зато подружка рассматривает меня с интересом. Значит, ей уже рассказали.

Открыв дверь, я кричу в салон:

— Марчелла!

Так зовут капитана-механика. У него темно-каштановые густые и длинные волосы в крупный локон, напоминающие парик, карие глаза и широкий и длинный нос, отчего похож на итальянца, а так как самый известный у нас итальянец — Марчелло Мастрояни, отсюда и кличка. Что еще у него очень итальянское — темперамент. Даму, с которой он в салоне, точнее, ее подружку, пригласил на мостик я для себя. Марчелла в это время драл в салоне другую. Он успел справиться за получасовой переход от Золотого пляжа до Ялты, оставил даму в салоне и прибежал в рубку, чтобы ошвартовать катер к причалу. Одну руку он положил на руль, а другую — на сиську подружки той дамы, что я привел для себя. Даме такая истинно мужская реакция очень понравилась. У меня обломилось, потому что приперлась Малая, а Марчелла высадил на причал предыдущую, мило попрощался и повел в салон новую.

— Иду! — кричит из салона Марчелла.

Я направляюсь к открытому лацпорту, через который заходят на катер пассажиры, и меняю моториста-матроса Велижанина — колченогого глуповатого недомерка тридцати двух лет, который даже в переполненной бабами Ялте умудряется оставаться девственником. Он даже не педик, а стойкий ононист. Женится только тогда, когда у него руки отсохнут. Так как он паршивая овца, приходится ему вкалывать за себя и за нас с Марчеллой. Велижанин не особо возражает. Такое впечатление, что, помогая нам, он получает долю нашего кайфа.

— Запускай, — говорю я мотористу-матросу.

Он идет в машинное отделение. Вскоре раздается рокот двигателя. Пассажиры, поглядывающие на часы — задерживаемся, перестали волноваться.

На причале стоит симпатичная женщина с девочкой лет семи.

— Заходите, — предлагаю я им.

Кончив, я становлюсь щедрым за государственный счет.

— У нас билетов нет, — говорит женщина.

— Обойдемся, — произношу я и подгоняю: — Быстрее!

Я закрываю за ними лацпорт и иду отдавать носовой швартов. Марчелла уже в рубке. Белая рубашка с коротким рукавом расстегнута, и он размазывает капли пота на черной из-за густых волос груди. За день нижний салон накаляется на солнце, превращается в сауну: заодно и попарился.