Синтия Ван Рой - Любовь даст ответ

— Ничего подобного. — Роб, казалось, был абсолютно серьезен. — Если бы вы были совсем уродиной, я бы вас так и оставил на улице. И даже не подумал бы помочь.

Мэгги рассмеялась:

— Вы бессовестный лжец! Но, должна заметить, добрый лжец.

Роб смущенно поерзал на стуле.

— Вы сказали, что задержались на работе допоздна. Что за работа?

— У меня художественная галерея. Сегодня я осталась помочь другу приготовить экспозицию акварели. Выставка открывается завтра.

— А как называется ваша галерея?

— «Пасифика». Возможно, вы там были.

— Нет, но вполне представляю себе, где это. Обязательно как-нибудь зайду. А сами вы рисуете?

— Да. Всего нас десять. Десять художников. Нам выгодно самим содержать галерею. Когда кто-нибудь покупает картину, галерея получает неплохие комиссионные, хотя художнику достается не так уж и много.

— Однако у вас и расходы немалые. В чем же выгода?

— Нам не приходится доплачивать владельцу галереи, — пояснила Мэгги. — И мы не содержим дополнительный персонал. Все работают по очереди, а при продаже галерее отходит меньший процент, чем обычно.

— Логично. — Роб одобрительно кивнул. — Знаете, у вас интересная работа. Давно вы этим занимаетесь?

— Уже два года. Вначале было трудно, но теперь дела идут в гору. Развитие туризма нам только на руку.

Девушка говорила о своей работе с жаром. Робу это понравилось.

— А что вы сами рисуете?

— Я пишу маслом. В основном пейзажи и натюрморты. Они пользуются наибольшим спросом у туристов, да мне и самой это нравится. Когда ко мне приезжает мама, она едва может отличить лианы на стенах от моих картин. Она частенько шутит, что, глядя на них, трудно быть уверенной, внутри ты или снаружи. — На щеках Мэгги опять появились ямочки.

— Вы часто видитесь с матерью? — спросил Роб.

— Да, довольно часто. Она живет здесь, на острове. Мама считает, что мне давно пора остепениться, хочет успеть понянчить внуков. Правда, при этом она не слишком интересуется, продвигаюсь я к ее мечте или нет.

— А вы?

— Что я? — не поняла Мэгги.

— Вы продвигаетесь?

— Ничуть. — Она весело усмехнулась.

Роб улыбнулся:

— Рад это слышать. — Он неотрывно глядел на Мэгги. — А ваш отец? Он, вероятно, тоже мечтает о внуках?

Мэгги опустила глаза:

— Мой отец умер… Скорее всего умер. — Роб вопросительно взглянул на нее. — Это длинная история. Не думаю, что вам будет интересно.

— Вы, вероятно, удивитесь, но больше всего на свете я люблю длинные истории. Расскажите мне о своем отце.

— Ну ладно. Вы сами напросились.

Роб отхлебнул кофе.

— Начинайте. Я весь внимание.

— Мой отец был военным, пилотом ВВС. Служил во Вьетнаме. Его самолет сбили, когда мне было всего три года. Его тело так и не нашли, он до сих пор числится в списке пропавших без вести.

Роб сочувственно покачал головой.

— Да, вам пришлось нелегко. У вас осталась только мать?

— Нет, еще брат Майк. Ему тогда было шесть. Я едва помню то время. Мама все надеялась, что отец в плену и вернется домой после войны. Но вот война закончилась, все пленные вернулись, а моего отца среди них не оказалось. Для мамы это было сильнейшим потрясением. Она нескоро примирилась с потерей.

Роб прекрасно понимал, что испытывала Мэгги. Он знал много семей солдат и офицеров, затерявшихся в безумии войны. Это был ад. Надежда, попытка смириться, снова безумная надежда… Часто родные винили себя в том, что их мужья, отцы, братья погибли, а они продолжают жить. Война ранила в самое сердце. Раны заживали, оставляя шрамы на всю жизнь. И у Мэгги есть такой шрам.

— Ваша мать больше не вышла замуж?

— Нет. — Мэгги на мгновение задумалась, но затем продолжила: — Она до сих пор живет в том самом доме, откуда отец ушел на войну. Перед войной они купили здесь дом, хотели обосноваться. Мама не смогла бы переехать: в этом доме ей все напоминает об отце. — Закончив рассказ, девушка пристально рассматривала скатерть. На ровной поверхности остались глубокие царапины от ногтей.

Роб уже жалел, что разбередил старую рану. Он взял девушку за руку.

— Простите меня. Зря я попросил вас все мне рассказать. Вам нелегко говорить об этом, верно? — Он действительно раскаивался.

Мэгги улыбнулась через силу:

— Ничего. Правда, все нормально. Это было так давно. Мама довольна своей теперешней жизнью. Я нечасто вспоминаю об этом. Но сейчас как-то вдруг… Не беспокойтесь, я в порядке.

Роб пристально посмотрел ей в глаза и сжал ее руку, как бы успокаивая и говоря: «Ну-ну. Все будет хорошо». Через некоторое время он отпустил ее.

— Вот и славно. — Роб откинулся на стуле и повертел в руке стакан.

Мэгги все еще ощущала тепло его руки. Роб покачал стакан в руке, прежде чем поднести бренди к губам. У него были длинные, сильные, как и все тело, пальцы. От него веяло непоколебимой надежностью. Он бережно сжимал тонкое стекло. Капелька янтарной жидкости искрилась и подрагивала в уголке его губ, словно пытаясь отвлечь внимание девушки от их безукоризненной формы.

Мэгги попыталась вновь поймать упущенную нить разговора.

— И тогда я дала себе слово, — продолжила она, — что никогда не пойду по стопам моей матери. Я видела, в каком аду она жила. А ведь будь мой отец учителем или маклером, все могло бы быть иначе. — Голос ее дрогнул. — Одно дело — подвергать опасности свою жизнь. Но никто не имеет права решать за других, пусть даже за своих близких. Я никогда не выйду замуж за военного. Ни за что не буду страдать так, как мама.

— Вы не слишком категоричны? — поинтересовался Роб. — Среди военных тоже бывают порядочные люди.

— Знаю. Но если я не буду встречаться с военными, то ни в кого из них и не влюблюсь.

По правде сказать, Мэгги не слишком-то и хотела влюбляться. Возможно, ее мать видела собственный брак в розовом свете, а возможно, подобная привязанность просто-напросто была редкостью. Мэгги никогда не испытывала сильных чувств, о которых ей рассказывала мать. Она никогда не воспринимала свои романы серьезно. Для нее это была лишь игра.

Мэгги вдруг пришло в голову, что говорит одна она.

— Извините, я обычно не столь болтлива. Наверное, еще не до конца оправилась от пережитого. Я вас не слишком утомила?

— Нет, что вы! Напротив, мне было очень интересно вас слушать.

Наконец принесли заказ, и Мэгги принялась за еду. Подобрав все до последней крошки, девушка обессиленно откинулась на спинку стула.

— Ну слава Богу! — воскликнул Роб. — А я-то уже собирался прятать от вас эти орхидеи.

Действительно, посреди стола стояла ваза с цветами. Мэгги задумчиво оглядела их и покачала головой: