Элизабет Огест - Странный брак

— Твоя мать.

— Она не одобряет моего замужества.

— Мюриель слишком волнует ее положение в обществе.

Элоиз испытующе посмотрела на доктора. Как она поняла из разговора, мужчина в майке действительно вызывал неодобрение всего города. Она почувствовала необходимость удостовериться в этом.

— А вы одобряете мое замужество?

— Я принимал роды у матери Джонатана Тавиша. Он появился на свет при сложных обстоятельствах. Будь моя воля, я бы не стал благословлять такой союз, но, наперекор всему, ваш брак вроде бы удался.

Мнение доктора прозвучало странно: ни «за», ни «против». В памяти Элоиз вновь возник образ кареглазого мужчины. Итак, его зовут Джонатан. Судя по его наряду и манере поведения, в жизни он руководствовался своими собственными правилами, выходившими за общепринятые рамки. А вот она, похоже, воспитывалась совсем по-другому. Так почему же благовоспитанная девица оказалась замужем за Джонатаном Тавишем?

Голову пронзила острая боль. Элоиз почувствовала усталость.

— Тебе нельзя напрягаться. Успокойся и отдохни, — приказал доктор. — Все будет хорошо.

Решив последовать совету доктора, Элоиз отдалась во власть сна.

Элоиз сидела на кровати, подпираемая со всех сторон подушками. С того момента, как она впервые очнулась, прошло немногим более трех недель. Сейчас ей казалось: еще один день в этой палате — и она свихнется. Утром, когда пришел доктор Грин, Элоиз объявила ему об этом. Он согласился отпустить больную при одном условии — она отправится домой в сопровождении мужа или матери.

— Выбор не так-то прост, — пробормотала она, отнюдь не уверенная, что родственники жаждут общения с ней.

Мать навещала ее только из чувства долга, в этом уже не приходилось сомневаться. Что касается Джонатана Тавиша, то он дежурил около больной лишь до тех пор, пока не удостоверился, что она начинает выздоравливать. После этого он продолжал навещать ее каждый день, но его поведение удивляло Элоиз. Он вел себя скорее как хороший знакомый — никогда не притрагивался к ней, не пытался поцеловать. Муж называется!

Элоиз насупилась, признаваясь самой себе, что его поведение действовало ей на нервы.

— Нет, дело вовсе не в нем, а во мне самой, — честно поправила она себя. Как только он входил в палату, Элоиз начинала волноваться и думать о поцелуях. Да, Джонатан хорош собой, признала она и нахмурилась еще больше. — Но если он женился на мне только из-за денег, должно быть, положение у него было хуже некуда, — заключила Элоиз.

— Разговариваешь с собой? Верный знак, что тебе пора выписываться из этого заведения, — сказала Оливия Миллер, входя в палату.

Элоиз улыбнулась медсестре. В течение последних двух недель она подружилась с Оливией. Теперь Элоиз знала, что медсестре — за сорок, ее мужу Дану двадцать пять лет и у нее четверо детей. Она узнала также, что больница находилась в Эшвилле, штат Северная Каролина. Оливия же родилась и выросла в другом городке этого же штата, в Хорнсбурге, находившемся в двадцати милях отсюда, на юго-западе. Этот городок, уютно примостившийся в горах Северной Каролины, был родным и для Элоиз. Она в нем родилась, выросла и жила до сих пор. Сюда, в эту больницу, она угодила из-за травмы.

— Ты знаешь моего мужа? — спросила Элоиз медсестру.

— Хорнсбург довольно маленький городок, там все знают друг друга. Кого-то я знаю лучше, кого-то хуже. Что касается твоего мужа, то я не могу сказать, что знаю его хорошо. Так, кое-что слышала… — ответила Оливия. — Открой-ка рот, — приказала она, собираясь измерить температуру Элоиз.

— Так что же тебе о нем известно? — спросила Элоиз.

Оливия, проверив ее пульс, ответила после некоторого раздумья:

— Я знаю, что он оказался гораздо лучше, чем многие о нем думали.

— Как это? — спросила Элоиз, держа во рту градусник.

После некоторого колебания Оливия, пожав плечами, заговорила:

— Пожалуй, в том, что я тебе скажу, нет ничего дурного. Доктор Грин считает, что ты сама должна вспомнить свое прошлое, но ведь прошлое Джонатана — дело другое, тем более что вы познакомились уже взрослыми и ты ничего о его детстве не знаешь. Кроме того, будет честнее по отношению к нему, если о нем расскажу тебе я, а не твоя матушка, которая его не выносит.

Насчет матушки медсестра была права. Когда Джонатан, приехав в больницу, заставал в палате Мюриель, та обычно вела себя более чем нелюбезно: быстро прощалась с дочерью и уходила. Если же Мюриель приезжала, когда у Элоиз был Джонатан, она даже не входила в палату, а просто говорила, что придет попозже.

Заметив на лице Оливии сомнение, Элоиз сказала:

— Чтобы принять важное решение, мне необходима некоторая информация.

Оливия кивнула, соглашаясь.

— Мать Джонатана звали Вивиан Тавиш, и с молодости жизнь ее, как говорится, не задалась. Сына она родила в семнадцать лет. Без мужа. Кирту Кагану, которого она считала отцом ребенка, едва исполнилось девятнадцать. Семья Кирта заявила, что знать не желает о ребенке, а сам Кирт сбежал в Калифорнию еще до того, как Вивиан с младенцем вернулась домой из больницы. Насколько я знаю, Джонатан никаких контактов с семейством Каганов не имел. Кирт так и не вернулся. Остальные же члены семьи просто игнорировали существование Джонатана. Сейчас все братья и сестры Кирта покинули город, а его родители несколько лет тому назад переехали во Флориду.

Оливия смолкла и покачала головой, будто не одобряла поведения Каганов, а потом продолжила:

— Воспитывать мальчика Вивиан помогали ее родители. Но делали они это, я думаю, скорее из чувства долга, чем из любви. Во всяком случае, лаской малыша не баловали. — Оливия, заволновавшись, взглянула на часы. — Пора проверить температуру. — Взяв у Элоиз градусник, она внимательно посмотрела на него. — Нормальная, — сказала она с улыбкой.

Улыбка получилась принужденной. Было видно, что Оливии неловко выкладывать про Джонатана всю подноготную. Элоиз, однако, решила не отступать: слишком велико было ее любопытство к угрюмому мужчине, за которого она почему-то вышла замуж.

— Значит, он вырос в семье матери? — спросила она Оливию, когда та стряхивала градусник.

— Нет.

— А кто же его воспитывал? — допытывалась Элоиз. Ее желание узнать как можно больше о Джонатане становилось таким сильным, что она даже попыталась задержать медсестру, когда та вознамерилась уйти из палаты.

— Его мать не ужилась с родителями, — медленно ответила Оливия. — И винить ее в этом нельзя. Слишком они были властные и холодные. Говорят, они не давали ей никакой свободы. Ей не разрешалось иметь друзей, а за ребенком они присматривали, только когда она была на работе. Они настаивали, чтобы в остальное время она сидела дома и занималась сыном. Да, жизнью это не назовешь. Это было похоже на бесконечное наказание за когда-то совершенную ошибку.