Марша Ловелл - Союз сердец

— Георгос, — начала она, изо всех сил стараясь не споткнуться на его имени.

Он остановился и посмотрел на нее, чего она совсем не хотела. Взгляд холодных голубых глаз пугал ее так же, как все остальное в нем.

— Что?

Иви облизнула пересохшие губы и отважно начала:

— Я просто хотела, чтобы ты знал, я ценю то, что ты делаешь сегодня. И… и еще заверяю, что избавлю тебя от своей особы как можно скорее.

Ну вот! Ей удалось все сказать и споткнуться всего один раз. У нее даже хватило сил на улыбку при последних словах.

Только все ее усилия напрасны. Ледяной взгляд стал даже холоднее, если только это возможно. Какая досада! Ничего его не радует, наверное, «как можно скорее» — это еще недостаточно скоро.

— Я думаю, Иви, когда Леонидас взял с меня обещание жениться на тебе, он имел в виду нечто более длительное. Он хотел, чтобы ребенок не просто носил его имя, а рос и воспитывался как настоящий Павлиди. Конечно, ты вольна искать себе другого человека, с которым могла бы разделить свою судьбу, потому-то вначале я и предложил развестись после рождения ребенка. Но я не прошу освободить от этих брачных уз меня.

— Но не могу же я оставаться за тобой замужем, — возразила она. — Не… насовсем же!

— Я этого и не предлагаю, а только уточняю, что с моей стороны нет никакой спешки в получении очередного развода. — Он безразлично пожал плечами. — Ты прожила здесь несколько недель и самым превосходным образом вписалась в уклад этого дома. Мать и Эмилия к тебе привязались. Поскольку у меня нет ни малейшего намерения когда-нибудь снова жениться, то пребывай в благословенном укрытии нашего брака столько, сколько захочешь.

Его губы растянула скептическая усмешка.

— Если тебя волнует моя сексуальная жизнь, можешь не беспокоиться. Здесь проблем нет. Я всегда могу найти женщину. Разумеется, обещаю при этом соблюдать благопристойность и надеюсь на такое же отношение и с твоей стороны, — заключил он более резким тоном.

Глаза у нее округлились от изумления. Правильно ли она его поняла? Он действительно думает, что на четвертом месяце беременности она отправится искать… искать?..

Ее щеки густо залило краской.

— Можешь не волноваться на этот счет, — вскинулась Иви, от гнева ее речь полилась без запинки. — Я любила и всегда буду любить Леонидаса, до самого своего смертного часа. Для меня не существует других мужчин. И никогда не будет существовать!

Нужно было видеть, как он ухмыльнулся!

— Конечно, очень благородное и романтическое чувство, но не слишком реальное. Тебе ведь всего девятнадцать, Иви. Молодая женщина, не достигшая расцвета. Когда-нибудь у тебя появится другой мужчина.

— Но не в ближайшие пять месяцев! — с жаром воскликнула она. — Не знаю, как тебе это пришло в голову. Я ношу ребенка твоего брата!

Их взгляды столкнулись, и на какую-то долю секунды, Иви могла в этом поклясться, она уловила в голубой ледяной глуби нечто темное и опасное.

— Что-нибудь случилось, Георгос? — послышался снизу дрожащий голос.

Они оба посмотрели вниз. У лестницы стояла Алис Павлиди, хрупкая фигурка в сером шифоновом платье, делавшем еще заметнее серый цвет лица и серебро волос. Она обеспокоенно смотрела на них выцветшими голубыми глазами.

— Нет, мама, ничего, — мягко успокоил ее Георгос. — Извини, что заставили тебя ждать.

— Вы как будто спорили, — жалобно сказала она, когда они ступили на персидский ковер, покрывавший черно-белый мрамор холла.

— Иви вдруг подумала, что я захочу развестись сразу после рождения ребенка, — пояснил Георгос. — Я заверил ее, что это не так.

Алис перевела на Иви встревоженный взгляд.

— Дорогое дитя, пусть вас не волнуют подобные вещи. Даже если вы надумаете развестись с Георгосом, все равно вы останетесь здесь, с нами, и мы будем заботиться о вас и ребенке, как того желал бедный Леонидас. Мы уже вас любим, правда, Георгос? Вы стали мне дочерью, которой у меня никогда не было, и сестрой сыну, которой никогда не было у него. Скажи ей, что она должна остаться.

Неподдельное тепло Алис тронуло Иви, но быстрый взгляд в сторону Георгоса подтвердил, что чувств своей матери он не разделяет. Его непроницаемое лицо не обнаружило и малейшего намека на любовь, пусть даже братскую. Она была для него крестом, который он должен нести. Оставалось только надеяться на то, что это жестокое сердце смягчится, когда племянник или племянница появится на свет. Тогда он изменится и к ней — дети способны завоевать даже жестокие сердца.

А ей бы очень хотелось, чтобы Георгос потеплее относился к ней. Он был братом человека, которого она глубоко любила. Ее ранило, что он не испытывал к ней никакой приязни, и она не понимала, почему.

Если честно, то неприязнь была взаимной. Рядом с ним она испытывала дискомфорт. Может, он тоже. Для появления неприязни причина совсем не обязательна. Это может быть инстинктивная реакция.

Если вспомнить, Георгос проявил холодность с первого момента их встречи в больничной палате Леонидаса. Тогда она подумала, что его смутило то, что он застал их в объятиях друг друга, когда вошел. Но теперь она поняла — враждебность между ними возникла сразу же, по крайней мере, с его стороны.

— Я уже сказал Иви, что мы будем только рады, если она останется, — несколько нетерпеливо заметил Георгос. — И что нет нужды торопиться с разводом. А вот с заключением брака надо поторопиться. Брачующий сказал, что в шесть у него другая пара, так что пошли.

Чиновник, проводящий церемонию, облегченно вздохнул, когда они вошли в гостиную для официальных приемов, где должно было состояться бракосочетание. Остальные тоже явно испытали облегчение.

Рита бросила на Георгоса свирепый взгляд, вызвав внутреннюю улыбку Иви. Рита являлась его личным секретарем, но меньше всего напоминала таковую. Она не была ни красивой, ни очаровательной, ни преувеличенно внимательной к своему шефу. Тощая, невзрачная, самоуверенная и очень вспыльчивая, Рита, которая приближалась к пятому десятку, была секретаршей старшего мистера Павлиди до его кончины. Георгос унаследовал её вместе с фамильным делом. Вначале отношения у них были напряженными, но, в конце концов, они пришли к взаимопониманию.

Иви порой поражала манера Риты разговаривать со своим боссом, но и он обращался с ней не лучше, в большинстве случаев хуже. Если бы Иви была секретаршей Георгоса, то ушла бы от него через неделю. Независимость поведения Риты странным образом доставляла Иви тайное удовлетворение.

Переключив внимание с босса на Иви, она перестала хмуриться и заулыбалась, шепча одними губами: