Венецианская маска (СИ) - Delicious
— Я считаю, что есть универсальные законы, что у всех вещей есть порядок. Что есть смысл всего, есть теорема, которая может объяснить устройство мира. И я лично думаю, что любовь лежит в основе всего. Безусловная любовь к людям, к природе, к миру. Любовь и красота. Я не знаю, как это объяснить, но возможно, на другом уровне вещей, не доступном нашим органам чувств, происходят процессы, меняющие изнанку реальности. Возможно, любовь — это как сгусток мощнейшей энергии, способной создавать вещи, которые мы не можем объяснить. Создавать чудеса. Возможно, дарить любовь и множить красоту, — это все, зачем мы здесь. Возможно…
Он перебил меня снова. Перебил, чтобы растроганно сказать, как была прекрасна моя речь, а потом начать целовать меня прямо посреди толпы, заставляя прохожих сходить с тротуара. Это была такая пошлая театральщина, что мне стало тошно.
А главное, он ведь не понял ни слова из того, о чем я говорила. Ни слова.
1 ноября, вторник
Собираясь на грандиозную студенческую вечеринку в особняке на окраине города, я раскрасила лицо белым гримом и нарисовала на лбу третий глаз, который спрятала за шелковым платком, закрутив его жгутом на лбу на цыганский манер. Уложила волосы колечками, вдела в уши серьги-кольца, нанесла на губы кроваво-красный оттенок.
Осенний город был мокрым, но довольным, точно бродячий кот, которого пустили погреться в прихожую. На магазинных витринах и в окнах частных домов светились тыквы с вырезанными лицами, из-под шин проезжающих авто и мотоциклов летели грязные брызги, а дети нарядились в маскарадные костюмы, почти целиком скрытые дождевиками и куртками.
— Dolcetto o scherzetto!
Девочка в мексиканской маске смерти угрожающе протягивала мне холщовый мешок. Я опустила на дно пачку жевательной резинки.
Туристов на площади святого Марка стало еще больше: они шелестели обертками панини, кутаясь в бесконечные шарфы. Я пересекла Понте Веккьо, попав в южную часть города, прошагала метров двести вдоль растянутой пирамиды Палаццо Питти и километра два по мокрому булыжнику узких улиц, пока наконец не остановилась перед домом Габриеле Строцци. Изнутри гремела музыка, так что здание ходило ходуном, точно желе. Во всех окнах горел свет.
Дверь мне открыл сам хозяин, тощий и лохматый тип с длинными ногтями, похожий на дружка Скуби-Ду.
— Чао, Анна, проходи, чувствуй себя как дома! — поздоровался он, нагибаясь ко мне для традиционного чмока в обе щеки. От него за версту разило алкоголем, к которому примешивался запах пота.
— Привет, Габри! Какие у тебя тапочки… — изо всех сил старалась побороть отвращение я, рассматривая две огромные белоснежные кошачьи лапы, топчущие половичок.
— Я — кролик Роджер.
— А где уши?
Габриеле надел капюшон с пушистыми ушами, чтобы тотчас же спустить его обратно.
— Жарко, — пояснил он.
— Анна, как жизнь? — выглянул из соседней комнаты Томас, кудрявый блондин голландец с предплечьями, покрытыми татуировками. На нем был костюм пирата. — Что тебе сделать: зеленую слизь, слюну тритона или кровь вепря?
— М-м?
— В смысле, будешь мохито, дайкири или просто старого доброго рома со старым добрым пиратом?
— Мохито подойдет. Спасибо.
Я скинула плащ и быстро пригладила распушившиеся волосы, глядя на свое отражение в стекле серванта.
В гостиной меня ждал сюрприз. На софе, нога на ногу, расположился Франческо, в черном костюме, белой рубашке и красном галстуке, с котелком на голове. Он заговорщески улыбнулся мне, сделав знак рукой.
Я беззвучно прошептала «чао» и на негнущихся ногах проследовала на кухню, где Томас уже вовсю хозяйничал с моим напитком.
— Глазам не верю! Габри пригласил профессора?!
— Не Габри, — хмыкнул Томас. — Сара. Ты все поймешь, когда увидишь ее костюм.
— Какой костюм?
Эффектная блондинка, точно почуяв зов, сама пересекла порог:
— Йо-хо-хо, и бутылка…! Анна, чао!
Я кисло улыбнулась. Сара была уже сильно под шафе. В обтягивающем кислотно зеленом платье из миллиона пайеток она казалась змеей, только что сбросившей кожу. Декольте было настолько глубоким, что когда Сара нагнулась, чтобы стащить с ноги туфлю, мы с Томасом могли не только лицезреть две пышные груди, но и полоску живота под ними.
— Анна, опаздываешь! Знаешь, как это неприлично в приличном обществе? А я такая пьяная, что голова кружится, — не без усилий Сара взгромоздилась на барный стул и скинула вторую туфлю, поставив босые ноги на подпорку. — Как тебе мое платье?
— Очень эффектное. Но разве мы должны были прийти не в костюмах?
— Это костюм морской царевны, — не моргнув глазом оттарабанила она. — А ты кто? Дай угадаю, Фрида Кало?
— Я Оракул. Вижу все земное и небесное, все тайное и сокровенное, и твоя судьба передо мной как открытая книга.
— И что там написано? — с жадностью уставилась на меня Сара, хлопая ресницами с видом форменной дуры.
Я сделала пассы руками над ее головой, выдержала паузу, потом торжественно продекламировала:
— Ждет тебя дорога дальняя, и большое приключение на том пути, творческий старт и новое начало, но бойся дьявола, притаившегося у излучины…
Томас поставил перед нами два мохито, обратившись к Саре «Ваше величество». Глаза бывалого пирата утонули в ложбинке ее грудей, но даже если Сара это и заметила, виду она не подала.
— А я тут не одна, ни за что не поверишь с кем…
— С кем же?
— С твоим любимчиком, профессором Палладино!
— С чего ты взяла, что он мой любимчик? — поморщилась я. Уже не первый раз в университете надо мной подтрунивали по поводу моей «безответной влюбленности» в профессора. О реалиях наших с ним отношений, кажется, никто не догадывался.
— Да ла-а-адно, мы все знаем, ты свои картины слюнями залила…
— Ну да, — ядовито процедила я, — конечно, только и мечтаю, чтобы подержаться за его кисточку.
Это показалось Саре настолько смешным, что она подавилась коктейлем. Пока она боролась с хохотом и кашлем, Томас нагнулся к моему уху:
— У меня хотя и нет третьего глаза, но девчонку сегодня трахнут и как следует. Подфартило профессуре. Сара, как говорят итальянцы, настоящая figa.
У меня в груди точно открылась морозильная камера. Сердце обожгло невыносимым холодом. На глаза навернулись слезы. Я спросила у Томаса, где находится туалет, и пошла по указанному направлению, опустив глаза, боясь случайно натолкнуться на профессора или кого-то из тех, с кем поддерживала более-менее дружеские отношения. Мне было необходимо немного личного пространства. Просто открыть кран, подставить руки под теплую воду, и смотреть на себя в зеркало, пока кровь не схлынет с щек, и черная дыра внутри не затянется.
Щелкнул выдвижной замок, и дверь ванной открылась. На меня шагнул профессор Палладино.
— Анна, — он улыбнулся мне своей той самой
