Холли Престон - Поклонение

— Я держу там специальную авторучку, — сказал он заговорщически, и Сьюзан вдруг стало обидно, что он так легко переключился на другого, пусть даже этот другой был ее собственным ребенком. — Если хочешь, открой и посмотри.

Максимилиана не пришлось долго уговаривать. Он открыл коробочку и зачарованно посмотрел на длинную золотую ручку, уложенную в выемку, обитую зеленым бархатом.

— А почему она в коробке? — спросил он у Кристофера.

— Это подарок, презент, если тебе знакомо такое слово. — Прежде чем Сьюзан успела задать ревнивый вопрос о том, кто это делает ему такие «презенты», он с гордостью пояснил: — Мне вручили ее родители в день присуждения мне докторской степени. Я ею пользуюсь для того, чтобы выписывать рецепты.

— Неправда, — затряс головой малыш. — Доктор Свенсен сказал, что рецепты здесь выписывают какие-то «пьютеры».

Доктор Свенсен за эти полчаса успел стать для мальчугана безусловным авторитетом.

— Это правда? — спросил Максимилиан Кристофера.

— Доктор Свенсен сказал истинную правду, — улыбнулся Кристофер. — Но я обязательно расписываюсь на каждом рецепте при помощи ручки. Кроме того, «пьютер» иногда плохо работает, а еще мне приходится принимать больных на дому, и тогда я весь рецепт от начала до конца пишу ручкой.

Он критически посмотрел на плюшевого медвежонка.

— Например, сейчас я выпишу рецепт Бенджи, чтобы он не мерз.

Он взял чистый бланк и быстро застрочил рукой.

— Вот, — сказал он, вручая рецепт Максимилиану. — Выписано Бенджи Джилберту от холода. Носить вязаную кофточку каждый день, кроме времени для сна. И подпись: доктор Лезерт.

Максимилиан недоверчиво улыбнулся, а потом, схватив бумажку, радостно замахал ею перед носом медвежонка. Кристофер наклонился к нему, едва не касаясь его затылка, и Сьюзан наблюдала эту сцену со смешанным чувством умиления и тревоги.

Ты стала чересчур сентиментальной, с упреком сказала она себе. У Максимилиана нет отца, а что до Кристофера…

Что до Кристофера, то он оказался куда более тонким и великодушным человеком, чем показалось ей поначалу.

Но он же мужчина, напомнила она себе. А все мужчины не более чем потребители. Едва оторвавшись от материнской юбки, они начинают смотреть на женщину исключительно как на объект для получения удовольствия или какой-то материальной выгоды. И Кристофер — всего лишь один из них.

Если она не круглая дура, она просто обязана извлечь уроки из собственной жизни и не лететь как бабочка на огонь свечи. Кроме того, было бы в высшей степени неразумно рисковать своим рабочим местом — а значит, и благополучием Максимилиана — ради сомнительных приключений со своим коллегой. В этом — и в любом другом смысле — Кристофер Лезерт для нее не вариант.

— Нам пора домой, Максимилиан! — объявила она, и даже себе самой ее тон показался неуместно резким.

Кристофер посмотрел на нее, медленно выпрямился, и в большой комнате сразу стало как-то мало места.

— Хочу побыть здесь, — заныл Максимилиан, но Кристофер положил руку ему на плечо.

— Маму всегда надо слушаться, Максимилиан, — заметил он тихо. — Всегда, понимаешь? Ну, до свидания, дружище.

— До свидания, доктор Лезерт. Я еще могу прийти сюда?

— Ну конечно, какие могут быть вопросы!

6

С каждым днем дыхание зимы становилось все ощутимее. По утрам от мороза покалывало щеки, а выезжать на работу приходилось в темноте. Изо рта шел пар, стоило подышать в комнате на заиндевевшее стекло. По большому счету особенности новой работы никак не радовали Сьюзан. Вскакивать ни свет ни заря на срочный вызов и прямо из теплой постели попадать во мрак и холод, чтобы выехать к пациенту, — такой жизни она не пожелала бы и врагу.

И ведь нельзя было сказать, что она обленилась или впала в зимнюю спячку. Скорее наоборот — слишком много вещей мучили ее и не давали покоя ни днем ни ночью. От одной мысли, что завтра отцу ложиться в больницу на операцию, с ума сойти можно, подумала Сьюзан и, подавив зевок, проскользнула в машину. Ах, да, ложиться в больницу уже сегодня, поправилась она. Завтра сама операция. Что-то я плохо соображаю спросонья. Натан Прайс-Дженкинс, конечно, лучший хирург на десятки миль вокруг, и он сделает все наилучшим образом, но от этого ей было ненамного легче.

Отец, правда, все воспринял куда более спокойно, чем она ожидала.

— Прооперируюсь, и дело с концом, — заявил он решительно. — По крайней мере, станет ясно, что к чему и имеют ли ваши с Викторией переживания хоть какие-то основания.

Сьюзан порывисто обняла его, но ее не покидало тоскливое ощущение, словно холод поздней осени проник в ее душу.

Еще ее беспокоило, что на весь вечер Максимилиана придется оставить с матерью. Няня мальчика три дня назад огорошила Сьюзан заявлением, что она нашла работу за границей и не медля ни дня уезжает. Эта новость была как разрыв бомбы, и до сих пор Сьюзан ходила оглушенная отчаянием. Все ее тщательно продуманные усилия по обустройству жизни сына пошли насмарку, и по большому счету винить в этом она должна была только себя, потому что ей следовало предусмотреть и такую возможность. Она понимала, что Максимилиан и няня так и не сошлись характерами, но в душе надеялась, что прошло достаточно времени для окончательных выводов и, может быть, они все-таки найдут общий язык.

Почти тут же приехала Виктория.

— Я присмотрю за мальчиком, пока ты не отыщешь какой-нибудь новый вариант, — заявила она, не обращая внимания на робкие возражения дочери. — Не драматизируй ситуацию. Я люблю, когда малыш рядом, ему нравится оставаться со мной. Он мне составит компанию на время, пока Джон находится в больнице. Все наладится, Сьюзан, и не о чем беспокоиться.

Сьюзан прекрасно понимала, что матери хватает своих проблем и хлопот, а тут ей еще подбрасывают внука-непоседу. Но что ей оставалось делать. Дезертирство няни — другого определения ее поступку Сьюзан не находила — поставило ее в безвыходное положение. Просить об уменьшении нагрузки нечего было и думать. Кристофер не упустит случая высказаться по поводу работников, не способных отделить домашние дела от своих профессиональных обязанностей, — он достаточно ясно выразил свое мнение по этому поводу при приеме Сьюзан на работу, и никаких оснований полагать, что он изменил точку зрения, не существовало.

А тот поцелуй… Он ровным счетом ничего не изменил. Более того, в один миг разрушил все то, что исподволь складывалось между ними. Казалось, Кристофер сожалел о случившемся и теперь избегал ее. В последние несколько дней он обращался к ней подчеркнуто официально, и это, вопреки здравому смыслу, приводило ее в отчаяние. Желание ее сбылось: теперь их связывали только деловые отношения, но, оказалось, вовсе не этого она хотела на самом деле.