Жюль Верн - Лотерейный билет № 9672

— А какое горе вы бы причинили госпоже Хог! — сказала Гульда. — Она, верно, никогда не утешилась бы…

— Госпоже Хог? — воскликнул профессор. — Уверяю вас, что она не пролила бы по мне ни единой слезинки!

— Ах, господин Сильвиус!..

— Да-да, уж вы мне поверьте, ни единой — по той простой причине, что никакой госпожи Хог в природе не существует! Мне даже представить себе трудно, какою она могла бы быть: толстой или худой, маленькой или высокой…

— О, ваша супруга наверняка была бы самой любезной, самой умной и доброй! — уверенно заявила Гульда.

— Да-да, моя милая, вы правы! Прекрасно! Я вам верю! Я вам верю!

— Но ваши родные, ваши друзья? — спросил Жоэль. — Что бы они сказали, узнав о таком несчастье?

— Родных у меня нет, мой мальчик. Что же касается друзей, то их у меня действительно немало, даже если не считать тех, кого я приобрел в доме фру Хансен, и вы, слава Богу, избавили их от необходимости оплакивать меня… А теперь скажите-ка, дети мои, смогу ли я пробыть у вас несколько дней?

— Вы можете здесь жить сколько вам угодно, господин Сильвиус, — ответила Гульда. — Эта комната принадлежит вам.

— Впрочем, я ведь имел намерение остановиться в Даале, как поступают все туристы, с тем чтобы отсюда совершать экскурсии во все концы Телемарка… Что ж, теперь экскурсии отменяются, или же я займусь ими несколько позже, вот и все!

— Надеюсь, что еще до конца этой недели вы встанете на ноги, господин Сильвиус, — ответил Жоэль.

— О, я тоже на это надеюсь!

— И тогда я полностью в вашем распоряжении и готов сопровождать вас в любую часть нашего округа.

— Посмотрим, Жоэль, посмотрим. Дайте только моей ноге время зажить, и мы вернемся к этому разговору. У меня впереди еще целый месяц отпуска, и даже если мне придется весь его целиком провести в гостинице фру Хансен, я не слишком-то стану горевать по этому поводу. Но мне все-таки хотелось бы побывать в долине Вестфьорддааля меж двух озер, совершить восхождение на Геусту и вернуться к Рьюканфосу: ведь я чуть было не свалился в него, а разглядеть так и не удосужился… и теперь твердо намерен восполнить этот пробел.

— Вы обязательно увидите его, господин Сильвиус, — уверила его Гульда.

— Обязательно и всенепременно! И мы отправимся туда все вместе, с добрейшей фру Хансен, если ей угодно будет составить нам компанию. А теперь вот что, друзья мои, — я должен сообщить о случившемся моей старушке-домоправительнице Кэт и старому слуге Финку, что ждут меня в Христиании. Если я не дам о себе знать, они начнут беспокоиться, и по возвращении домой меня ждет хорошенькая головомойка!.. Но сперва я должен сделать вам одно признание: земляника со сливками, конечно, весьма вкусное, освежающее блюдо, но мне его маловато, я ведь, если помните, даже слышать не желаю о лечебной диете!.. В котором часу вы ужинаете?

— О, разве вам интересен наш ужин, господин Сильвиус?!

— Очень даже интересен! Неужто вы полагаете, что я намерен все время моего пребывания в Даале скучать в одиночестве за столом у себя в комнате? Нет, нет, я желаю есть вместе с вами и вашей матушкой, — разумеется, если фру Хансен ничего не имеет против.

Естественно, фру Хансен, услышав о желании профессора, пошла ему навстречу, хотя в силу своих привычек, вероятно, предпочла бы держаться в стороне. Есть за одним столом с депутатом стортинга — такая честь выпадает не каждому!

— Значит, решено! — объявил Сильвиус Хог. — Мы будем обедать и ужинать все вместе, в большом зале.

— Хорошо, господин Сильвиус, — ответил Жоэль. — Как только поспеет ужин, я вас вывезу туда в этом кресле.

— Ах, господин Жоэль! Почему бы уж тогда не в двуколке?! Нет, увольте! Я прекрасно доберусь до стола, опираясь на вашу руку. Насколько я знаю, ногу мне пока еще не ампутировали!

— Как вам угодно, господин Сильвиус, — сказала Гульда. — Только уж, пожалуйста, будьте поосторожнее, не делайте резких движений, иначе мы тут же пошлем Жоэля за доктором!

— Ага, теперь пошли в ход угрозы! Ладно, ладно, я буду осторожен и послушен, как ребенок! Только не сажайте меня на диету, и я буду самым кротким из всех больных! А кстати, друзья мои, разве сами вы еще не проголодались?

— Потерпите с четверть часика, — ответила Гульда, — и мы подадим вам суп со смородиной, форель из Маана, куропатку, которую Жоэль принес вчера с Хардангера, и бутылку французского вина.

— Благодарю, моя милая, благодарю!

Гульда вышла из комнаты, чтобы присмотреть за приготовлением ужина и накрыть стол в большой зале; тем временем Жоэль отправился к мастеру Ланглингу, чтобы вернуть ему повозку.

Сильвиус Хог остался один. О чем он размышлял? Ну разумеется, об этих честных людях, которым был обязан жизнью и у которых находился теперь на положении гостя. Что мог он сделать в благодарность за спасение и заботы Гульды и Жоэля? Однако ему недолго пришлось ломать голову над этой проблемой: спустя десять минут он уже сидел за столом, на почетном месте. Ужин получился отменный. Он с лихвою оправдал репутацию гостиницы, и профессор откушал с большим аппетитом.

Вечер прошел в разговорах, где Сильвиус Хог принял самое непосредственное участие. Не сумев вовлечь в беседу фру Хансен, он заставил говорить ее детей. В результате симпатия, которую он с первого взгляда почувствовал к ним, возросла еще больше. Профессора умилила трогательная дружба, связывавшая брата и сестру.

С наступлением ночи он добрался до своей комнаты, поддерживаемый с двух сторон Жоэлем и Гульдой, пожелал им спокойной ночи, услышал в ответ столь же сердечные пожелания и, едва улегшись на широкую кровать под библейскими изречениями, погрузился в глубокий сон.

Назавтра, проснувшись с зарею и пользуясь тем, что хозяева еще не постучались к нему, Сильвиус Хог вновь принялся размышлять на ту же занимавшую его тему.

«Прямо и не знаю, как мне быть, — думал он. — Не могу же я отделаться простой благодарностью за то, что меня спасли от смерти, лечат, холят и лелеют. Я в долгу перед ними, это бесспорно! Но вот незадача: такие услуги деньгами не оплачиваются. Было бы так некрасиво… С другой стороны, эти славные люди, кажется, вполне счастливы, что же я могу добавить к их счастью? Ну ладно, нужно будет поговорить с ними, — может быть, в разговоре что-нибудь выяснится…»

Итак, все последующие три-четыре дня, что профессор сидел в кресле, держа раненую ногу на скамеечке, они провели в беседах. К несчастью, брат и сестра проявили известную сдержанность: ни тот, ни другая не захотели жаловаться на мать, чью холодность и озабоченность Сильвиус Хог подметил с первой минуты. И та же сдержанность мешала Жоэлю и Гульде поделиться с гостем беспокойством, которое внушало им опоздание Оле Кампа. Ведь они рисковали испортить прекрасное настроение профессора, посвятив его в свои заботы.