Мэгги Робинсон - Полночная любовница
Уильям носил одежду английского джентльмена, но Кон перешел на свободные одеяния местных. Со своими черными волосами и глазами и кожей, загоревшей до черноты под палящим солнцем, ему было нетрудно сойти за местного. Он даже отрастил свирепого вида усы и бороду, достойную любого уважающего себя бея. Его внешность и арабский язык, на котором он говорил достаточно бегло, пришлись на Востоке как нельзя кстати. Кон намеревался вернуться в Англию и встретиться с сыном. И если бы он не смог увидеть его, было бы страшно обидно. Кон вспомнил один из последних дней своей слепоты, но не стал утомлять Лоретту этой историей.
* * *
Он лежал в своей палатке, а его слуга Арам попеременно смачивал куски ткани то в крепком чае, то в меду, дабы побороть инфекцию. Бэнкс страдал таким же недугом перед тем, как Кон присоединился к нему в путешествии, но полностью выздоровел и теперь делал заметки и точные наброски величественных развалин. Кон надеялся, что будет делать то же самое. Ожидалось, что к концу экспедиции Бэнкса он станет своего рода экскурсоводом на Святой земле, ибо уже был тут раньше, еще в начале своей ссылки. В Южной Европе, когда он только сбежал, было слишком много праздных англичан, но потом война сделала жизнь, мягко говоря, не слишком комфортной. Кон оставил в прошлом собственную праздность и служил Англии в неофициальном качестве. Для мальчишки, который с трудом склонял латинские глаголы, он внезапно обнаружил в себе способности к разговорным языкам и умение смешиваться с местным населением. Он не был голубоглазым блондином-англичанином, который боялся испачкаться или схитрить.
Однако он не хотел умирать. В своем путешествии по Востоку Кон намеревался выжить и найти смысл, обрести покой. Хотя и не смог достичь этого — разве что под влиянием булькающего кальяна.
Кон знал, что некоторые могли бы усомниться в его мужском начале. В Британии его дружба с Уильямом удостоилась многозначительно поднятых бровей, хотя Уильям вел себя крайне осмотрительно в тех странах, где его бисексуальность могла стать для него смертельным приговором. Но Кон не прикасался ни к одной женщине — или мужчине — с того последнего дня с Лореттой, несмотря на массу возможностей. Однако воздержание не мешало ему быть наблюдателем, и он был посвящен во все виды и способы опьянения желанием. Он услышал шорох и шаги по твердой земле. Кон снял с глаз компресс и сел.
— Не утруждайся. Это всего лишь я.
Кон услышал тягучий голос Уильяма и улыбнулся:
— Ты пришел, чтобы опять накормить меня жареной саранчой?
— Бог мой, нет! Хотя мне приходилось отведывать еще и не такое. Некоторые считают, что у саранчи вкус как у креветок. Никогда не забуду, как я впервые увидел рой саранчи — они напоминали гигантскую грозовую тучу. Какая жалость, что ты не можешь пойти с нами сегодня! Я стоял на крыше самого величественного храма. Забрался на самую вершину.
— Засыпанную песком, да? Интересно, Финати подсадил тебя, или ты сам запрыгнул?
Уильям фыркнул:
— Все остришь. Жалко, что у нас нет времени немного покопать, но пора двигать. Завтра мы отправляемся. Ты сможешь ехать?
— Полагаю, придется. Только забрось меня на верблюда.
— Мы поживем в монастыре в Каире, пока ты не поправишься.
— Если это вообще когда-нибудь случится. — Кону не понравились жалобные нотки в собственном голосе, но за те часы, что он провел один в лагере, в то время как все остальные обследовали руины, у него было слишком много времени, чтобы почувствовать жалость к себе.
— Хорошо, что не случилось хуже, — ты мог покрыться коростой. Хотя в сравнении с бородой это было бы не так страшно. Ты выглядишь просто устрашающе.
Кон рассмеялся:
— Это просто потому, что ты такой красавчик. — Он погладил бороду, гадая, узнала бы его в таком виде Лоретта. И узнает ли он сам себя в зеркале, если к нему вернется зрение.
Вид у Лоретты был ошеломленный. Но он ее видит, слава Аллаху, Иисусу и Венере.
— Что случилось?
Кон откинулся на спину и взял ее за руку. Понаблюдал за их отражением в зеркале на потолке. Они были похожи на первых грешников, Адама и Еву, только что предававшихся любви в райском саду. Но где-то наверняка притаился Змей-искуситель.
— Офтальмия. Я был в Египте с Уильямом. Там это довольно распространенный недуг, но некоторые так и не выздоравливают. Мне повезло.
— Действительно. Представляю, сколько тебе довелось пережить приключений.
Он пожал плечами:
— Я должен был что-то сделать со своей жизнью. — Он повернулся к ней: — Хотел быть полезным. Я даже повоевал немножко за короля и страну, пока меня не подстрелили.
— Что?
— Это было сразу после того, как я сбежал. Вначале в Испанию, потом в Португалию.
— Ты был в армии?
— Неофициально. Там был Уильям, а он знал Веллингтона. Так все и пошло.
— Понятно, — отозвалась Лоретта.
Но судя по ее виду, она совсем ничего не поняла. Шрам под татуировкой каждый день напоминал Кону о том времени.
— Это всего лишь царапина. Я не герой, поверь мне.
— Тебе следует рассказать об этом Джеймсу, — выпалила она. У нее была цель: это могло в какой-то мере объяснить его сыну, почему он покинул его.
Кон засмеялся:
— Он и слушать не станет.
— Тогда напиши.
— Ты меня раскусила. Я действительно пишу для него книгу.
Лоретта села, прикрывшись влажной простыней.
— Книгу? Ты?
— Так кто теперь кого считает тупым? Лоретта покачала головой:
— Дело вовсе не в этом. Просто… просто ты никогда особенно не любил книги.
— Верно. Учителя, которых нанимал мой дядя, позаботились об этом, — отозвался Кон, поцеловав жилку у нее на запястье.
На секунду Кону показалось, что Лоретта смягчается, но потом в райский сад вполз Змей. «Остановись, — предостерег ее Змей. — Он снова пытается очаровать тебя, как в тот раз, когда тебе было семь лет, и он вытащил занозу у тебя из пальца. Тебе больше не семь, моя девочка, и даже не двадцать семь».
Лоретта отстранилась и еще решительнее завернулась в простыню.
— Мы закончили, милорд? Уверена, вас ждут важные дела.
Кон нахмурился:
— Я не знаю ничего более важного, чем ты. Чем мы.
Лоретта соскользнула с кровати, завернутая в простыню как в римскую тогу.
— Мне надо помыться. Мы были неосмотрительны. Не хотелось бы наградить тебя еще одним незаконнорожденным ребенком.
Кон прикусил язык. Для него не было бы большего счастья, чем сделать Лоретте еще одного ребенка и в тихом семейном кругу наблюдать, как округляется ее животик, как они оба растут. Но возможность брака с ним явно не приходила ей в голову. Он заставил ее поверить в невозможность этого, когда затащил в свою постель два дня назад.
