Алекс Вуд - В ожидании рассвета

Джеральд не договорил, но Николь все поняла без слов. Недаром она была дочерью Николаса Аркетта, который заработал состояние благодаря деловой сметке и исключительному чутью. Джеральд Уэйн едва сводит концы с концами – и немудрено, с такой-то обузой, как замок, на руках…

– А вы не думали о том, чтобы продать замок? – осторожно спросила Николь. – Так было бы… проще.

– Боюсь, что простота меня не привлекает, – покачал головой Джеральд. – Это мое наследство. Память о матери. Я в гораздо большей степени считаю себя венгром, чем англичанином. К тому же я влюблен в эти края. Скажите, Николь, кто согласится добровольно расстаться с такой красотой?

Джеральд встал и протянул девушке руку. Николь медленно поднялась, пораженная фанатичным блеском его глаз. Не слишком ли она доверилась ему? Джеральд Уэйн, бесспорно, очень интересный человек. Самый интересный из всех, кого она встречала. Но при этом есть в нем нечто жутковатое, что заставляет ее ежиться и пристально вглядываться в его бледное лицо. Кто он? Обедневший аристократ, болезненно переживающий угасание своего рода, или сумасшедший, живущий исключительно прошлым?

Кем бы он ни был, он мне нравится, внезапно подумала девушка, когда сильные пальцы Джеральда сжали ее руку. Она поражалась собственной противоречивости. В ее отношении к Джеральду не было ничего постоянного. Он настораживал, ставил в тупик, озадачивал… И в то же время привлекал Николь так, как ни один мужчина до него…

8

Джеральд отдернул портьеру, разделявшую помещение на две части, и потрясенная Николь была вынуждена вцепиться в его руку, чтобы не упасть. Она в жизни не видела ничего подобного. Вторая половина зала была по величине такой же, как и первая, но отсутствие мебели делало ее зрительно больше. Она не была ничем освещена, лишь лунный свет, проникавший через огромное окно на противоположной стороне, чертил дорожки на гладком полу и выхватывал куски драпировки на стенах.

Драгоценное мерцание свечей за спинами Николь и Джеральда создавало своеобразный эффект ореола вокруг их тел. Темные волосы молодого человека отливали золотом от теплых огоньков, но его гордый профиль уже серебрила луна. Девушка различала собственную тень в дрожащих отблесках света на полу, и ей казалось, что она попала в призрачное царство, где нет ничего твердого и постоянного, где границы размыты и не видны глазу простого смертного… Одно было незыблемым в этом мире – крепкая теплая рука мужчины, о которую можно было опереться…

– Пойдемте, – шепнул Джеральд и мягко потянул Николь за собой.

Они медленно подошли к окну. Слабый золотистый свет остался далеко позади, он слабел с каждым шагом, пока Николь и Джеральд полностью не оказались во владениях холодной луны.

Джеральд подвел девушку к высокому многостворчатому окну, утопавшему в каменной стене. Глазам Николь открылся прекрасный пейзаж, залитый мягким лунным светом. Было светло, почти как днем, но все же краски были не так резки и отчетливы. В нежном освещении далекие мрачные холмы словно таяли, а горные провалы темнели бархатной чернотой.

Внизу виднелся мощеный двор замка, и ощущение безграничной свободы заставляло сердце замирать от восхищения. Человек воздвиг крепость на вершине горы, укрылся каменной кладкой, зарешетил окна, забил надежным железом двери, но не смог подчинить себе эту изрезанную горами долину, пологие склоны холмов, извилистые речушки, деревья, ослепительно прекрасные в своей мрачной основательности…

– Это… невозможно, – выдохнула Николь.

– Вы совершенно правы, – раздался торжественный голос Джеральда. – Словами не выразить чувство, которое охватывает при виде такой красоты. Разве ее можно продать?

Николь молча покачала головой. Нет в мире цены, способной компенсировать расставание с чудом. Владеть красотой и променять ее на банковский чек? Это было бы святотатством…

Вдруг на яркую полную луну набежала небольшая тучка, одна из тех, что вечно висят над Карпатами. Вид за окном моментально преобразился. Он больше не вызывал благоговейного восхищения. Он настораживал и смущал. Очертания холмов и деревьев стали более резкими и темными, они словно надвинулись на замок. Умиротворение, которое разливала по холмам луна, сменилось ледяным страхом. Легко было представить себе, как отвратительные порождения ночи рыщут по этим горам, сея в сердцах людей ужас и горе. В этих местах даже в наше прагматичное время рука сама невольно тянется к распятию, дарующему эфемерное ощущение защищенности…

– Страшно, не правда ли? – проговорил Джеральд зловеще. – В моем замке самый закоренелый скептик испытал бы первобытный ужас. Среди местного населения он до сих пор пользуется дурной славой.

Было что-то в голосе Джеральда, что заставило каждый мускул в теле Николь напрячься. Она собрала все силы в кулак и, повернув к нему голову, мужественно спросила:

– А вам самому не страшно оставаться здесь в одиночестве?

– Почему мне должно быть страшно? – усмехнулся он, обнажив до самых десен крепкие белые зубы. – Разве я не прямой потомок того самого зловещего Дракулы, легендарного вампира?

Сковывающий ужас сжал сердце Николь. Джеральд смотрел прямо на нее, и яркий свет луны, выглянувшей наконец из-за облака, сыграл злую шутку с его глазами. Из темно-карих они превратились в стальные, отливающие ледяным серебром. Холодные, безжалостные, нечеловеческие глаза на бескровном горбоносом лице изучали ее, проникали в самые дальние тайники ее души, вытаскивали на поверхность ее страхи и комплексы. Разум Николь свернулся в комочек не больше горошинки, а душа стала походить на дрожащего кролика. Колени девушки подогнулись, она в панике бросила руку Джеральда, за которую до сих пор держалась, и изо всех сил замолотила его по груди кулачками.

– Аааа! – сорвался с ее губ вопль отчаяния, который эхом разнесся по просторному залу и затих где-то у потолка.

Примитивный ужас раздирал Николь на куски. Она перестала мыслить и рассуждать, она могла только отчаянно сражаться за свою бессмертную душу с темными силами, напавшими на нее…

Очнулась Николь от резкого запаха. Что-то горело в непосредственной близости от нее, и девушка с трудом разлепила глаза. Остро пахнувший предмет оказался кусочком обуглившейся бутылочной пробки, насаженной на нож. Пробка маячила в сантиметре от носа Николь, и девушка несколько секунд завороженно наблюдала за ней.

Постепенно она пришла в себя. Она сидела в глубоком кресле у камина, в котором жизнерадостно потрескивал огонь. Ее ноги были заботливо укутаны пледом, а на коленях перед ней стоял Джеральд и держал нож с пробкой у ее носа. Николь вспомнила, что произошло между ними, и инстинктивно подалась назад.