Памела Кент - Шанс для влюбленных

— Гидеон должен был сразу же отправить ее обратно в постель, — коротко ответила Нерисса.

— О, я не знаю. — Золотые огоньки в глазах миссис Флеминг затанцевали, показывая, что ей весело. — Я уважаю людей с сильным характером, и поверьте мне, нужен очень сильный характер, чтобы противостоять такому властному мужчине, как ваш брат Гидеон! — сказала она, слегка постукивая его по плечу парчовой сумочкой. — Я сама пыталась и была под конец слегка запугана… хотя, разумеется, никогда не давала ему повода думать, что он имеет надо мной такую власть, — продолжила она, широко улыбнувшись Гидеону.

Нерисса с презрением наблюдала, как они уходят. Прежде чем Гидеон вернулся, а машина Моники была на полпути к воротам, Ким попыталась улизнуть и оставить брата с сестрой выяснять отношения наедине.

— Я бы хотела, чтобы вы при этом присутствовали, — сказала Нерисса. — Мы с Гидеоном действительно склонны перегибать палку, когда остаемся вдвоем!

Тут на помощь Ким пришел Гидеон. Он стоял, держа дверь открытой, чтобы она могла выйти из комнаты.

— Идите спать, мисс Ловатт, — посоветовал он, и, когда их взгляды встретились, она подумала, что он очень устал. — Если моя сестра хочет бодрствовать и обсуждать семейные проблемы, она вольна поступать как ей угодно, но незачем вовлекать в это вас. Если только, — неожиданно добавил он, — вы не хотите выпить кофе, прежде чем поднимитесь наверх. Мы можем отложить основную баталию до тех пор, пока вы не покинете комнату!

Ким торопливо покачала головой:

— Нет, спасибо, мистер Фабер.

Он неподвижно стоял в дверях, опираясь спиной на белые панели. И когда Ким приблизилась к нему, он придержал ее за руку.

— Присмотрите завтра за моей матерью, пожалуйста, — тихо произнес он. — Мне кажется, вы благотворно на нее повлияете, и я знаю, что вы ей нравитесь.

Глава 9

У миссис Фабер был в запасе еще один сюрприз для семьи, и в два часа пришлось послать за местным врачом. Он сообщил им, что у нее был сердечный приступ и что ее нельзя волновать и беспокоить в ближайшие несколько дней, если они хотят, чтобы она выздоровела.

Нерисса, услышав новости, объявила, что и не подумает вернуться домой до тех пор, пока состояние ее матери не улучшится, и Гидеон, очевидно, смирился с мыслью, что она будет жить в доме по крайней мере несколько дней. Ким могла только предполагать, уживутся ли они вместе и перестанут ли спорить хотя бы на время, но ей было видно, что их общие переживания сблизили их. Они смотрели друг на друга с одинаковым вопросительным выражением в глазах, и в их лицах был даже намек на виноватость. Нерисса много времени проводила, молча сидя в комнате матери, а Гидеон устроил дела таким образом, чтобы остаться в Мертон-Холл всю следующую неделю и не появляться в офисе.

Приехали две сиделки и разделили между собой обязанности по уходу за миссис Фабер. Одна дежурила днем, вторая — ночью.

Ким жалела Траунсер, которой не разрешали проводить с хозяйкой много времени. Не считая той ночи, когда миссис Фабер заболела и служанка отказалась покинуть ее, пока доктор не сказал, что она более-менее вне опасности, Траунсер вдруг оказалась лишней в домашнем укладе, как и Ким, которая все больше начинала чувствовать себя ненужной. Траунсер тихонько бродила по дому, несчастная и заброшенная, и только периодические визиты на кухню и беседы с кухаркой, казалось, поднимали ей настроение.

Ким знала, что Траунсер и экономка были в плохих отношениях; но кухарка была добрая душа, любящая посплетничать и погадать на чайных листьях, в которых она якобы видела всяческие события, которые непосвященным выдавались за будущее. Крупная, неуклюжая женщина, много лет верой и правдой служившая миссис Фабер, извлекала странное успокоение из подобного рода исследований.

А когда Траунсер не сидела на кухне и не бродила молча и печально по дому, она могла носить подносы в комнату больной и помогать сиделке.

По-настоящему нежеланной гостьей чувствовала себя только Ким, которая знала, что если миссис Фабер не оправится как можно скорее, то она, оставшись, будет получать жалованье ни за что. Но когда она заговорила об этом с миссис Хэнсуорт, та рассеянно ответила, что она обязательно должна остаться до тех пор, пока миссис Фабер не станет лучше и она не сможет вновь быть ей полезна, раз уж ее для этого наняли. Гидеон Фабер, когда Ким пришла к нему за подтверждением слов его сестры, даже, казалось, удивился, что она заговорила об этом.

— Разумеется, вам придется остаться, — сказал он, и голос его звучал отрывисто. Он только что вышел из комнаты матери и шагал взад и вперед по кабинету, будто был очень занят, а его мысли мало успокаивали его в данный момент. Ким, робко постучавшая в дверь и чувствовавшая себя так, словно лезла прямо в логово льва, извинилась на случай, если она потревожила его в неподходящий момент.

Он развернулся и посмотрел на нее, и в выражении его лица смешались нетерпение и удивление.

— Не знаю, почему вы так беспокоитесь из-за каких-то пустяков, — сказал он. — Вам платят жалованье и никто не требует отчета. Моя мать больна — серьезно больна, — и это единственное, что меня сейчас волнует. Если вам кажется, что время тянется слишком мучительно, то этому, боюсь, помочь нельзя. Вы должны сами поискать здесь чем занять и развлечь себя…

— Но я этого не говорила! — в ужасе выдохнула она. — Меня не надо развлекать, даже если я и не хочу сидеть без дела. Но я ненавижу находиться в положении, когда я кому-то навязываюсь… А в данном случае это вы.

Его брови поползли вверх, и выражение лица изменилось. Он остановился перед Ким и с любопытством посмотрел на нее.

— А вы и вправду честны, не так ли? — тихо произнес он.

— Надеюсь, — ответила она. Ее лицо пылало. — От души на это надеюсь.

— И вам здесь не скучно?

— Скучно? — Она посмотрела в окно на террасу с каменными вазами, ступени, спускающиеся к бархатным газонам, обнаженные ветви деревьев вдалеке и крепко сжала руки. — Честно говоря, я ужасно боюсь момента, когда вы скажете, что мне больше нет надобности оставаться здесь, — выпалила она. — Понимаете, мне начало казаться, что я могу остаться здесь и быть счастлива, а потом…

— Моя мать повела себя несколько безответственно, в результате чего заболела?

— Да.

— И в результате, естественно, поплатилась своими мемуарами!

— Неужели? — Она словно услышала от него самое худшее. — Так вы думаете, что…

— Нет, не думаю, — ответил он грубовато, но беззлобно. — Я думаю, что моя мать, когда выздоровеет, будет с превеликим удовольствием изливать вам секреты своей юности, а тем временем вам придется успокаивать вашу чувствительную совесть тем, что якобы играете здесь важную роль. Скажите себе, что вы нужны… да кому угодно, раз уж не моей матери.