Мэри Николз - Прекрасная художница
– Милая, любимая Фэнни…
– Нет, не надо, Маркус, ну пожалуйста. – Она вырвалась и потянулась к капору, валявшемуся на траве. – Ты меня пугаешь.
– Пугаю? Ну прости, любимая, я не хотел. Не понимаю, что на меня нашло.
– Так уж и не понимаешь? – Френсис была уже на ногах, на безопасном расстоянии от него, а потому снова пришла в веселое настроение.
Он засмеялся и схватил ее за руку.
– Да понимаю, конечно. Любовь на меня нашла, вот что. Только ты не бойся, я ни за что тебя не обижу.
– Я знаю. – В тот день она верила каждому его слову.
А две недели спустя он разбил ей сердце.
Френсис оторвала взгляд от картины, посмотрела в окно и удивилась, что ничего не видит – слезы застилали ей глаза. Она даже не почувствовала, что плачет. Зрелая женщина, спокойная и уравновешенная, она рыдала как семнадцатилетняя девочка, только что узнавшая о предательстве мужчины. Единственного в ее жизни мужчины.
Торопливо поставив полотно на место, Френсис выдернула из кармана платок, отерла глаза и застыла, озираясь вокруг. Мольберт и холст, краски и эскиз леди Лавинии – все было там, где она их оставила, и выглядело живым укором. Френсис решительно села перед мольбертом и взяла кисть. Но ничего не получалось, она не могла сосредоточиться. Взяв альбом и карандаши, она бросилась к выходу.
На улице она двинулась к Ковент-Гарден. Здесь было людно и шумно. Сновали туда-сюда женщины с корзинами на головах, мужчины несли тюки с товаром или правили огромными тяжеловозами, тащившими нагруженные телеги; и повсюду с криками и бранью крутились десятки детей, некоторые совсем малыши. Почти все были босыми и, казалось, не испытывали от этого никаких неудобств. Одежда их мало чем отличалась от лохмотьев нищего. Иногда проезжала карета, ее пассажиры с презрением поглядывали на толпу.
Френсис пристроилась у задка телеги, в которой, судя по запаху, перевозили кур, и принялась рисовать. Угольный карандаш быстро бегал по бумаге, она не старалась ничего приукрасить: не пририсовывала башмаки к ногам босых детей, не заставляла улыбаться мужчин и не добавляла приятности женским лицам. Она рисовала то, что видела, – бедность и нечистоту.
– А что это вы делаете? – Мужчина заглянул ей через плечо. Голос его звучал неприветливо, но Френсис обернулась с обезоруживающей улыбкой, которая всегда ей помогала, и молча показала рисунок. – О, да это ж вылитый я. – Мужчина был явно польщен. – А это моя Дейзи и сорванец старого Роба Генри. Это я, да?
– Да. Вы что, себя не узнаете?
– А зачем, госпожа, вы нас рисуете?
– А вы мне интересны. Если б вы снова занялись своей работой, я бы вас дорисовала.
– Ну уж нет, от вас добра не жди. Небось, покажете потом полицейским.
– Что вы, зачем мне это нужно?
– А чтобы прогнать нас отсюда. Хотя чего плохого мы делаем? Ничего, просто пытаемся заработать на хлеб.
– Вот и я тоже пытаюсь, для того и рисую. Мужчина оторвал взгляд от рисунка и уставился на Френсис.
– Поглядишь на вас, так зарабатываете-то вы очень даже неплохо… и все за счет бедняков вроде меня.
Именно на такой случай у Френсис был при себе кошелек. Она вытащила гинею и показала мужчине.
– Вот, сэр, вы получите это, если разрешите мне продолжать…
Мужчина выхватил у нее монету, громко позвал жену и дочь, и те остановились возле Френсис, обдав ее запахом немытого тела. Через минуту вокруг собралась настоящая толпа. Вперед протолкался человек в засаленной кожаной куртке и грязных штанах.
– А за что это вы дали этому паршивцу целый золотой?
– Я просто хотела отблагодарить его, я отвлекла его от дела…
– Дела?! Какого такого дела? Да у него лицензии нет на торговлю, чтоб вы знали. Лучше бы караульному свистнули, он его в кутузку засадит.
– А моя жена пусть с голоду подыхает, да? – отозвался первый мужчина. – Я ничего плохого не делаю.
– Отбираешь последний кусок у моих внуков, вот что ты делаешь. Где это видано – продавать цыплят по шесть пенсов и два вилка капусты за два пенса!
Френсис почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля, и хотела уйти, но ее не собирались отпускать. Все сгрудились вокруг, требуя, чтобы она их нарисовала и дала каждому по гинее. Она открыла кошелек, кто-то выбил его у нее из рук, содержимое рассыпалось по земле. Люди бросились, отталкивая ее, подбирать деньги.
Внезапно высокая фигура в касторовой шляпе, с легкостью протолкавшись сквозь толпу, приблизилась к Френсис.
– Фэнни, вы в порядке?
Она так обрадовалась, что даже не обратила внимания на то, как он ее назвал.
– Нет, не совсем, ваша светлость.
Маркус схватил ее за руку и потащил за собой, прокладывая путь сквозь враждебно настроенную толпу. По дороге он швырнул пригоршню монет, началась свалка, и они выбрались на свободное место.
– Что, черт побери, вы здесь делаете? – сердито закричал он.
Френсис увидела на углу знакомый фаэтон. Наверное, он оттуда с высоты заметил, в каком положении она оказалась. Она должна была испытывать благодарность к нему за спасение, но его тон рассердил ее.
– Я их рисовала.
– Вы что, с ума сошли? Да они затоптали бы вас – и даже не заметили бы!
– Никакой опасности не было, я и раньше это делала, а из-за вашего вмешательства они больше не согласятся позировать.
– Больше не согласятся, – повторил он сквозь зубы. – Никаких “больше” не будет!
Френсис резко остановилась и гневно посмотрела на него.
– Я вам не жена, не дочь и даже не служанка, чтобы вы мне приказывали.
– Допустим. Но пока вы занимаетесь с моей дочерью, вы будете вести себя так, как я говорю.
Френсис была вне себя от злости.
– Ну конечно, ведь ваше поведение столь безупречно, что вы считаете себя вправе поучать других! Но позвольте сказать вам: я слишком долго была независимой, чтобы разрешать кому бы то ни было приказывать мне, и уж тем более вам.
Они подошли к фаэтону. Маркус взял ее за талию, чтобы помочь подняться на ступеньку, но Френсис оттолкнула его.
– Пустите меня, сэр! Я не привыкла к такому фамильярному обращению. Я возьму извозчика или портшез.
Маркус отошел.
– Ну что ж, давайте, графиня.
И тут Френсис вдруг сообразила: мало того, что в этом районе нет никаких извозчиков и портшезов, так у нее еще и денег нет. Она молча влезла в фаэтон. Маркус запрыгнул следом и взял в руки поводья.
Несколько минут они молчали. Она с гневом думала о том, сколь он самоуверен, он же сердился потому, что очень испугался за нее, побоялся не успеть ее выручить, и тогда ее убьют или смертельно ранят. От мысли, что его милую Фэнни могут убить, растерзать, у него захолонуло сердце, и когда, подбежав, он увидел ее в целости и сохранности, да еще готовую прийти сюда снова, он не удержался от резких слов. И до сих пор не мог успокоиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});