Триш Уайли - Изумрудный остров

— Не дергайся! Даже при том, что ты легкая, не очень удобно тащить такую беспокойную ношу. Веди себя спокойно, иначе выкину тебя в ближайшую канаву.

Гаррет понимал, что нельзя так разговаривать с милой девушкой. Прежде он никогда не позволял себе ничего подобного, потому и сейчас заставил себя смягчиться.

— У тебя есть друзья? — уже совсем другим тоном спросил ее Гаррет.

— Да, есть. По всему миру. Иногда мы собираемся. Они ко мне приезжают или я к ним. Я даже успела стать крестной матерью троих очаровательных малышей. Это отличная причина для визитов.

— Друзья не могут заменить семью.

— Ты прав. Как мясная корова не может заменить молочную. Или может?

— Откуда эта привычка все время отшучиваться? — нервозно произнес Гаррет.

— Не терплю задушевных разговоров. Ты, кажется, тоже.

— Иногда стоит делать исключение.

— Ты считаешь, сейчас подходящий для этого случай?

— Более подходящего может не представиться.

— Ну, хорошо... — Килин еще мгновение раздумывала, затем, словно в некоем порыве, призналась: — Я хотела бы иметь собственную семью.

— Насколько сильно ты этого хочешь?

— Я верю, что однажды это произойдет. Но не хочу поспешных решений. Почему тебя это интересует?

— Мне не безразличен человек, которого я тащу на своих руках.

— Еще бы, ведь ты относишься ко мне с презрением.

— Как ты могла такое подумать? — рассмеялся Гаррет.

— А разве нет?

— Ты ошибаешься, Килин.

— В таком случае я хочу знать, как ты ко мне относишься, — заявила Килин.

— Не самое подходящее время.

— Как раз наоборот. Ты сам минуту назад сказал, что более подходящего случая для откровенности может не представиться.

Гаррет сделал вид, что задумался, а затем изрек:

— Я думаю, у вас очаровательный болтливый ротик и весьма острый язычок, мисс О’Доннелл.

— Я — это не только ротик и язычок.

— И ты не такая легкая, как кажется на первый взгляд.

— Давно мог поставить меня на ноги.

— Нет уж, коли взялся, то донесу. Кроме того, мне не нравится, когда калеки бегают по моим полям.

— Какой же ты грубиян, Гаррет Кинкейд! Какую еще гадость тебе не терпится обо мне сказать?

— То, что ты красавица. Но это ты и без меня знаешь.

— Моя мама написала в одном из своих писем, что женская красота — это капризный цветок, которому предстоит померкнуть. И следует взращивать плоды любви, чтобы непреходящая красота могла преобразить мир.

— Слова мудрой женщины.

— Она процитировала слова другого мудрого человека.

— Кого-то из великих?

— Да... твоего отчима.

— Это Дэрмот так сказал? — изумился Гаррет.

— Заметь, когда он это сказал, он был еще весьма молод.

— Молодец, Дэрмот.

— Наверное, поэтому моя мама любила и помнила его до последних дней своей жизни... Тебе есть чему у него поучиться, Гаррет.

— Интересно, Дэрмот носил твою маму на руках через все поле?

— Теперь ты точно не выронишь меня.

— И не собирался.

— Ты настоящий романтик, Гаррет.

— Я этого не слышал.

— Тогда я повторю.

Гаррет шутя наклонил ее головой чуть не к самой земле. Килин побледнела от испуга, а потом залепетала:

— Подними меня, Гаррет!

— Скажи волшебное слово, — смеялся он.

— Пожалуйста! У меня сейчас кровь через уши пойдет, — предупредила девушка.

Он поднял ее в прежнее положение. И остановился.

— В порядке, красавица? — поинтересовался Гаррет.

— Да, спасибо.

— Не стоит благодарности. Почему ты думаешь, что она любила его до последнего дня?

— Мама — Дэрмота? — уточнила Килин. Гаррет кивнул. — Она же вспомнила о нем, написала прощальное письмо и велела мне его доставить. Я думаю, такое возможно только при немеркнущей любви.

— Я хотел бы знать, за что она так любила его?

— Я еще не все ее письма прочла, — с сожалением призналась Килин.

— Скажешь, когда выяснишь. Договорились?

— Да.

Приехавший по вызову врач подтвердил, что разрывов связок, переломов и других серьезных повреждений при падении Килин не получила.

Однако Дэрмот категорически запретил девушке возвращаться в гостиницу.

Разумеется, Килин протестовала изо всех сил. Гаррет же сохранял полное молчание.

То же самое молчание он продолжал хранить на протяжении всего вечера. Напряженное, вдумчивое, мрачное... Он почти не покидал дом по хозяйственным нуждам.

К ужину Гаррет разговорился. Терри, которая фонтанировала энтузиазмом, постоянно вызывала отца на различные беседы, которые тот непринужденно поддерживал. Дочь развивала тему занимательного совместного досуга, которую до этого за чаепитием подбросила ей Килин.

Сама же Килин больше не генерировала новых идей. Она тихо наблюдала за происходящим вокруг нее и периодически ловила на себе хитрый прищур глаз Гаррета. Тем не менее, девушка чувствовала себя спокойно и уютно, словно прожила в этом доме всю свою жизнь.

Килин казалось невероятным, что она впервые вошла в этот дом всего несколько дней назад. Люди за столом были такими родными. Тем более что к ней они относились как к своей. Даже в напряженном молчании Гаррета было столько дружелюбия, а в его хитрых глазах столько тепла!

После ужина Килин прилегла на диване, у ее ног устроился спаниель Гаррета. И лежа так, слушая и наблюдая этих людей за их обыденным общением, девушка подумала, что так хорошо ей еще никогда не было.

— Я приготовил для тебя комнату на втором этаже, — подойдя к Килин, тихо сказал Дэрмот. — Сможешь подняться?

— Я отнесу ее, — вмешался Гаррет. Небрежно высказанное намерение заставило Килин с тревогой посмотреть на Гаррета, затем на Дэрмота и Терри. Девушка опасалась, что в этих словах они расслышат нечто большее, чем простое желание помочь.

— Я сама. Я справлюсь, — поспешила отказаться от помощи Гаррета Килин.

— Но доктор запретил тебе напрягать поврежденные связки еще как минимум сутки, — настоятельно напомнил Гаррет.

— Не забывай, что у меня две ноги, — рассмеялась Килин. — Одна из них по-прежнему здоровая. Я уверена, что добраться до комнаты, которую для меня любезно приготовил Дэрмот, не составит труда. Благодарю тебя за столь горячее желание помочь, Гаррет.

Уголками глаз Килин следила за Дэрмотом, который молчаливо наблюдал их переговоры. Гаррет незаметно для окружающих делал то же самое. Он надеялся, что отец поддержит его намерение, но тот хранил молчание.

— Хорошо! Как тебе будет угодно, — вынужден был согласиться Гаррет.