Эмма Ричмонд - Роковой мужчина

Что-то вынудило ее снова вытащить фотографии, словно они могли вдруг волшебным образом превратиться в нечто невинное – в чужие фотографии, снятые во время летнего отпуска. Снимки были сделаны с небольшой высоты – с задней стороны дома, с холма, если идти вверх по дороге к поместью Генри. Может быть, с дерева? И потому ни она, ни он не заметили никого постороннего поблизости.

Шлепнув фотографии на стол, до боли сжав кулаки, она смотрела перед собой ничего не видящими глазами. Ее обесчестили, над ней надругались – это ощущение разрасталось в ней. Где же негативы снимков? Неужели их собираются использовать еще для чего-то? Неужели этот человек все еще наблюдает за ней? Наблюдает за ее реакцией, за ее потрясением?

– Ну что ж, смотри, ради Бога! Наслаждайся! – закричала она, но ее голос сорвался в сдавленное рыдание. Сжав зубы, чтобы не расплакаться, она расправила плечи и отправилась наверх собирать чемодан. Оказавшись в спальне, она сначала плотно задернула все занавески. И начала собираться очень быстро, просто на всякий случай…

Нарушение ее права на частную жизнь, наглое подсматривание в замочную скважину – вот что так злило Гиту и выводило ее из равновесия… Слава Богу, у него хотя бы нет фотографий, на которых она вместе с Генри… Или есть? А вдруг он пошлет их в качестве следующего «подарка»? Или таких фотографий быть не может, поскольку фотограф – сам Генри? Дурацкая мысль, но… Нет, невозможно. Это же абсурд, Гита. Генри нет нужды присылать тебе снимки.

Когда он вернулся, она была готова и ждала его. Разозленная.

– Никого? – спросила она тихо.

Он помотал головой и посмотрел на нее мрачными, потемневшими глазами.

– И ты ничего и никого не видел, когда в тот день я уходила из поместья?

– Нет.

– Хороши же у тебя собаки, если они даже не могут учуять постороннего!

– Да уж, хороши, – согласился он. – Холодильник выключен? Дверца посудомоечной машины открыта?

– Все сделано, – натянуто сказала она. – Я уже заперла черный ход и все окна.

Он кивнул, подхватил ее чемодан, подождал, пока она возьмет со стола коробку с продуктами, и пошел к выходу. Включил сигнализацию, закрыл и запер входную дверь и отнес ее чемодан к машине.

– Ты знаешь код, – негромко произнесла она. – Что?

– Ты знаешь код сигнализации!

Он остановился, внимательно посмотрел на нее и терпеливо объяснил:

– Разумеется, я знаю номер. Когда Синди здесь нет, мы всегда присматриваем за ее коттеджем. Ты хочешь, чтобы я вел машину?

Она безразлично кивнула.

– Прости. А как быть с твоей машиной? Он взглянул на нее, не скрывая удивления.

– А при чем тут моя машина?

Раздраженная, она не выдержала:

– Но она остается здесь, а ты уезжаешь!

– Куда уезжаю?

– В Лондон!

– Мы вовсе не собираемся в Лондон, – сообщил он ей, укладывая чемодан и коробку с продуктами в багажник.

– А куда же мы тогда едем?

– В усадьбу.

– В твою усадьбу?

– Конечно, в мою усадьбу. Садись в машину, Гита.

– Нет, не сяду. И мы не поедем в усадьбу. Ты же сам хочешь, чтобы наши отношения оставались свободными. Ты сам так говорил! А наши отношения вряд ли можно будет назвать свободными, если я буду жить в твоем доме.

Вздохнув, он обошел машину, открыл переднюю дверцу со стороны пассажирского сиденья и мягко толкнул Гиту внутрь.

– Пристегнись.

– Генри!..

Он снова обошел машину, сел на место водителя и включил зажигание.

Он выехал на дорогу, повернул налево, и еще раз налево, к въезду на территорию усадьбы, и все это время она обыскивала настороженным взглядом деревья вдоль дороги, поля, каждую машину, проезжающую мимо. Обыскивала – и ощущала внутри себя тревогу, злость, готовность и желание дать отпор.

– Раньше здесь был парадный въезд для карет, – сказал он. – Ажурные ворота из литого чугуна. Парк с дикими оленями.

– Что?

– Ничего. Повнимательнее, Гита.

– Я пыталась увидеть…

– Знаю.

Повернувшись, она взглянула на него, а затем снова уставилась на дорогу, на пастбища и овец и вздохнула.

– Парк с оленями?

– Да.

– А сейчас ничего этого нет?

– Да, к сожалению, ничего нет. В течение нескольких прошедших столетий владельцы этой усадьбы нуждались в деньгах – причем довольно часто – и клочок за клочком продавали свои владения. Так что теперь от былой роскоши осталась только усадьба Блэйкборо-Холл.

– Блэйкборо?

– Да. Майлс Блэйкборо был ее первоначальным хозяином. – Генри снял руку с руля управления и сжал ее ладони. – Не сдавайся, Гита, – попросил он тихо.

– Не собираюсь. – Но как долго будет это все продолжаться? Всегда? Всю ее жизнь? – Твоя семья не будет против, если я поживу здесь?

– Нет.

– А когда они возвращаются?

– Через несколько дней.

Она вздохнула, посмотрела на приближающуюся усадьбу Блэйкборо-Холл. С фасада она выглядела еще более обветшавшей, чем с обратной стороны, но, тем не менее, казалась уютной и спокойной. Усадьба простояла здесь так много времени – видела немало мятежей, революций, гражданскую войну, – но пронеслись столетия, а Блэйкборо-Холл как стояла, так и стоит на своем месте. Сейчас усадьба показалась Гите своего рода СИМВОЛОМ стойкости и выносливости.

– Именно сюда Синди постоянно прибегала в детстве?

– И все еще продолжает это делать, – сказал он.

– Я не знала, – равнодушно пробормотала она, – что она выросла здесь.

Странно вообще-то. Они были подругами так много лет, а она даже понятия не имела, где прошло детство Синди.

Он въехал под арку и остановил машину около конюшен, где сейчас помещался трактор.

– А зачем тебе нужен трактор?

– Том использует его, чтобы таскать бревна для дров. Вроде грузоподъемника. – Он улыбнулся. – Носится на нем по лесам, как Индиана Джонс по джунглям.

– Твой отчим?

– Да.

– Тебе он нравится?

– Очень нравится. – Выключив двигатель, Генри повернулся и всмотрелся в ее лицо. – Представь себе, как этот твой преследователь может поступить с тобой в самом худшем случае, – сказал он тихо, – а затем подумай, сможешь ли ты этому помешать. Помни, он трус, Гита. А ты нет.

– Что меня поддерживает сейчас, так это злость, – призналась она.

– Тогда оставайся злой.

– Но когда я думаю, что он следил за мной, видел меня…

– Тогда не думай, – посоветовал он.

– Но это все так бессмысленно!

– Вовсе нет. Его действия причиняют тебе вред, пугают тебя, выбивают почву из-под ног, а именно к этому он и стремится.

– Но я не знаю почему. А я должна знать.

– Возможно, что причины нет – во всяком случае, той, что казалась бы логичной тебе или мне или любому нормальному человеку. Может быть, этот тип ведет себя так потому, что завидует тебе или одержим чем-то или у него больное воображение – словом, действует, подчиняясь каким-то своим бредовым фантазиям. Ты сказала, что получала от него письма. Что в них было?