Кейт Уолкер - На вершине мира

Он все еще ругал себя за то, что позволил себе проболтаться о ситуации с Анкхарой. Информация возымела именно тот эффект, которого он и ожидал: Клементина нервничала, не находила себе покоя, словно взволнованная кошка. Он очень сомневался, что она на самом деле собирается спать, хотя под ее глазами и в самом деле залегли тени. Лицо девушки было уставшим. Похоже, пока он находился здесь, у нее что-то произошло. Что-то случилось вчера ночью. Он наблюдал за домом в Лилиак-Клоуз, пока там не погас свет. Но ему показалось, что это был детский праздник, по окончании которого родители забрали маленьких гостей.

– И что же ты предлагаешь? – Клемми откинула голову назад, ее огромные глаза уставились на него. – Послушать музыку, посмотреть фильм, или… ох, я забыла, у нас же нет электричества. Так что не получится.

– Мы могли бы поговорить.

Поговорить! О чем он, черт возьми, думал, предлагая ей это? Это означало, что ее губы будут двигаться, привлекая его внимание к их восхитительной полноте. Каждый раз, когда Клементина говорила или открывала рот, чтобы сделать глоток воды, Карим был способен думать только об одном: что бы он чувствовал, прижимая их к своим губам, как они раскрылись бы под давлением его языка. Каков на вкус ее влажный и теплый поцелуй?

Ему надо отвести взгляд от Клементины, остановить себя.

– Нет уж, спасибо. Мне хватит твоих лекций по поводу долга и чести на всю жизнь.

Карим почти не слушал ее, увлеченный созерцанием того, как мелькает ее язычок, произнося слова…

– Тогда что-нибудь другое. – Он словно проглотил толченое стекло, его голос был хриплым и прерывистым.

– Что-то еще? – Клемми закатила глаза, словно общалась с надоедливым ребенком. – Что, например? А, знаю, настольные игры! У Нэн где-то были. Совсем старые, но это не важно. Я могу обыграть тебя в «Лудо», или ты предпочитаешь «Змеи и лесенки»?

Она старалась говорить как можно саркастичнее, и Карим решил поддразнить ее:

– Почему бы нет? Если это единственный вариант. Я никогда не играл ни в одну игру, ни в другую. Мне даже интересно стало, что это за игра – «Лудо»? И что за чертовщина «Змеи и лесенки»?

– Это настольные игры. И ты меня не убедишь, что на самом деле хочешь…

– Еще как!

Клемми быстро посмотрела на него, прикидывая, насколько он правдив. Это была провокация чистой воды, но ее смягчал вздернутый в полуулыбке уголок рта девушки и мягкий локон на лбу. Карим молил небеса, чтобы игры отвлекли его от хаоса, царившего в голове, чтобы они заняли его внимание и заставили сосредоточиться на игровой доске, а не на Клементине.

Тихий раздраженный вздох, который она издала, был столь сладок, что стоило затеять игру только ради того, чтобы услышать его, увидеть, как в ее глазах мелькают искры, когда она обещает, что он пожалеет об этом.

Клемми наклонилась и достала игры из ящика стола, а у Карима ладони зачесались от желания провести рукой по вызывающе округлой попке, обтянутой джинсами, по аппетитным бедрам.

Черт – нет! Этот путь ведет к разрушению и отчаянию. Почему единственной женщиной, сумевшей впервые за долгое время разбередить его фантазию настолько, что ему было физически больно от возбуждения, должна быть именно Клементина Саваневски, недоступная для него? Женщина, которая лишит чести его, его семью и его страну, если он вступит с ней в связь. Было бы намного проще, если бы она не посылала эти чертовы сигналы, которые способен уловить даже слепой на расстоянии ста шагов. Ее так же влечет к нему, как и его к ней. Но они не имеют права на ошибку.

Желая скрыть свою реакцию, Карим пересел на диван и заставил себя сосредоточиться на коробках, которые она доставала. Как же это было непросто! Ее локон задел его лицо, когда она ставила игры на стол, и это было сродни бензину, подлитому в костер. А когда Клементина наклонилась, чтобы открыть одну из коробок, перед ним мелькнула ложбинка между ее кремово-молочными грудями. И, только практически до крови прикусив губу, Карим смог сдержать сладостный стон.

– Объясни мне… правила. Я полагаю, они должны быть?

Ведь правила всегда существуют, не так ли? Правила, которые очерчивают границы. Правила, которые вызовут хаос, если их нарушить. Шрам на груди Карима дал о себе знать, словно подтверждая его мысли, и он машинально потер грудь. Если ему и требовалось напоминание о том, что случается, когда забываешь о правилах, то оно было прямо здесь, под рубашкой, на коже. Вся его жизнь основывалась на лояльности. Лояльности к отцу, к старшему брату, к своей стране. Эти правила оставались незыблемыми, пока он их не нарушил, чтобы брат смог немного расслабиться, забыв о ненавистных обязанностях и протоколе. В результате правила пришлось ужесточить и добавить новые.

Рази мертв, а репутация Карима похоронена вместе с Рази.

Но, по крайней мере, сегодняшние правила очень просты. В конце концов, это детские игры, с фишками и счетом, с яркими картинками змеек, лесенок разной длины и прочей ерунды. Это почти отвлекло его. Карим мог играть, используя всего лишь сотую долю своего внимания, остальное он сосредоточил на другом: на камине, подбрасывая в него уголь, на телефоне, который без конца проверял, на ноутбуке.

В то же время в этом незатейливом времяпрепровождении было что-то расслабляющее.

Если бы кто-то сказал ему перед отъездом в Англию, что он будет сидеть напротив сексуальной, сногсшибательно аппетитной женщины, играя в детские игры и наслаждаясь этим, Карим рассмеялся бы. Если бы ему начали внушать, что Клементина способна одним взглядом возбудить его, вызвать голод так, как ни одна женщина в мире, и он не сможет ничего поделать с этим, он решил бы, что это слова сумасшедшего. Он никогда не попадет в такое положение.

Но ему никто ничего не сказал, никто не предупредил. И вот он здесь, сейчас, борется с соблазном, противостоять которому невозможно.

Но, по крайней мере, Клементина успокоилась. Судя по всему, она отбросила мысль о том, что он является потенциальной угрозой для нее. Исчез взгляд испуганного кролика, которого высветили фары автомобиля, и теперь девушка была полностью поглощена игрой.

Господи, насколько силен в ней соревновательный дух… Она разочарованно покусывала губу, когда попадала на змею, и чуть не хлопала в ладоши, когда с ним происходило то же самое, особенно если это была самая длинная змея на всем поле.

– Вниз! – смеялась она; ее мелодичный смех проникал в него, сжимая нервы в тугой комок. – Теперь вниз на тринадцать! Я выиграю эту игру!

– Только если я тебе поддамся.

Взглянув на лицо Карима, черты которого то освещало пламя, то поглощала тень, Клемми увидела, как расслабился его рот; он словно стал мягче, а глаза больше не напоминали темный лед. Карим решил, что обуздал ее, отвлек от мысли, что там, в снежной буре кто-то охотится на них… На нее… У него это почти получилось.