Приличной женщине нельзя... - Ашира Хаан
Демьян обожал обниматься по утрам.
Кофе со сливочной пенкой и ванильным сиропом.
Старые мелодичные рок-баллады.
Танцевать.
И пусть я танцевать не особенно умела — ему было все равно.
Мы могли гулять по парку и вдруг начать кружиться под музыку из репродукторов.
В его руках не требовалось знать никакие движения и фигуры — он был так хорош, что достаточно было откликаться, делать то, что казалось самым естественным — и все получалось.
Рождество мы встретили у Демьяна дома, где, оказывается, на первом этаже был камин. До этого мы как-то больше географию спальни изучали, было не до роскошных излишеств. Но Рождество с живым огнем, отражающимся в его глазах — это совсем другое дело…
Горячий эгг-ног со взбитыми сливками, которые можно слизывать друг у друга с губ, пушистый плед у камина, блики пламени на колечках в его ухе, которые я изучала языком, почему-то не в силах оторваться…
— Может быть, тебе тоже что-нибудь интересное проколоть? — продолжал искушать меня Демон.
Мало ему было татуировки, которая ждала, пока можно будет снять пленку, мало моих розовых волос под маскировкой — надо было уронить мое достоинство приличной женщины окончательно.
— Я может тоже хочу облизывать тебя… — жарко шептал он на ухо, касаясь кончиком языка завитка хряща у самой головы. — Вот тут, в этом местечке, тебе очень пойдет ящерка…
Ну и конечно, мы прокололи это местечко — это называлось форвард хеликс — и ящерка мне пошла. Правда, прокол пока болел, но Демьян уже смотрел на ящерку хищно и с предвкушением.
— Потом, — говорил он. — Успею…
Словно у нас и правда было это «потом».
— У меня сегодня вечером концерт, — небрежно бросил он как-то утром за кофе. — Но там будут мои друзья.
— Без проблем, — пожала я плечами. — Могу остаться дома.
— Нет, какое дома? — он удивился. — Конечно, ты пойдешь. Разве не хочешь услышать мои песни?
Господи, как же с ним было легко!
Он не намекал, не ждал, пока я пойму какие-то правила по умолчанию, не пытался от меня ненавязчиво избавиться. Он говорил все прямо, откровенно наслаждался моей компанией и вообще, совершенно, абсолютно не стеснялся своих чувств.
Плакал когда мы смотрели фильмы, тискал всех встречных котят и рассказывал, какая я красивая и как он меня хочет — причем в подробностях.
Если сердился — это было редко — тоже говорил сразу.
Это было так непривычно и так хорошо…
— Конечно, хочу, — сказала я, учась у него откровенности. — Ты сам поешь? А как же полторы октавы с которыми в оперу не берут?
— Рокерам это неважно, — хмыкнул Демьян, добавляя в кофе еще немного ванильного сиропа.
— Ты рокер?
— Не знаю, — он задумался на пару мгновений, а потом пожал плечами: — И рокер тоже. Не люблю жанровые ограничения. Что пишется — то пишется.
В маленьком клубе, куда я приехала на час позже Демона, умотавшего готовиться, было человек двести. В том числе Настя с Дианой, Булгаков, Никита и прочие его друзья, имена которых я уже не запомнила. Они вежливо со мной поздоровались, но тусить предпочли в своей компании у бара на другом конце зала. Только Диана, веселая рыжая девчонка, снова в кроссовках и платье, время от времени мрачно зыркала, особенно когда Демон пел, глядя со сцены именно на меня.
— У тебя с ней что-то было? — привыкнув к его откровенности, я тоже спросила его прямо, когда во время небольшого антракта он спрыгнул со сцены прямо как был — в кожаных штанах со шнуровкой и босиком.
Голая грудь, покрытая потом, вздымалась от тяжелого дыхания — на последней композиции он скакал так, что я едва преодолела соблазн спросить, не занимался ли он заодно и легкой атлетикой.
Глаза были густо обведены черным — и ни единая линия подводки не размазалась даже после таких интенсивных упражнений.
Интересно, нормально ли интересоваться у своего любовника, какой косметикой он пользуется?
— Нет, но Диана считает иначе. Забей, она привыкнет.
Демон поцеловал меня прямо на глазах у всего зала, и мне было одновременно приятно — такой популярный парень, от которого только что визжали все девчонки, выбрал именно меня. И странно — я же взрослая женщина… а, к черту!
Если другие взрослые женщины тащатся от Дамиано из Måneskin, то мне тоже можно!
— Сегодня ко мне? — спросил Демон, спев на бис целых три песни и спустившись со сцены окончательно. — Кстати, как мы тебе?
Он попытался спросить небрежно, но острый взгляд и чуть дрогнувший голос выдали его с головой.
— Музыка тоже твоя? — спросила я.
— Да. Музыка, слова, аранжировки… все мое.
— Давно вы играете?
— Ты так тянешь время, потому что тебе не понравилось? — спросил Демьян, чуть щуря накрашенные глаза, и у меня в который уже раз замирало сердце от его взгляда.
Я вздохнула. Так и думала, что придется объясняться. А я не знала, как толком выразить свои чувства, чтобы это и вправду не выглядело, как вежливая отмазка.
— В твоей музыке так много тебя, что я не могу поделиться впечатлениями о ней, не признавшись в чувствах и к тебе тоже… — осторожно сформулировала я.
— И какие у тебя чувства ко мне?
Я улыбнулась тому, как быстро он выцепил суть.
И молча покачала головой.
Нет, мальчик. Не поймаешь.
Демьян прижался лбом к моему лбу, качнулся из стороны в сторону и проговорил странным неуверенным тоном:
— А я тебя, кажется, люблю… — он будто прислушивался к собственным словам — с изумлением и недоверием.
Отреагировать я не успела.
— Демон! — окликнул его Булгаков, окруженный компанией друзей. — Бухать идешь?
— Нет. Мы домой, — отозвался Демьян, обнимая меня крепче и целуя в висок.
За всю оставшуюся ночь в его спальне мы больше не поднимали эту тему. Хотя Демьян, шепча обычные свои нежности, то и дело осекался на: «ты моя нежная, ты моя красивая, ты моя…» — он обрывал сам себя.
Черт его знает, куда это могло завести, если бы утром, после трех часов сна мы не проснулись от хлопанья дверей и голосов.
…забывать о том, что она приличная
Я, в прошлом тревожная мамочка с золотой медалью по чуткому сну, подскочила первая и некоторое время вслушивалась в то, что происходило на первом этаже. Шумел чайник, хлопали дверцы, женский голос что-то напевал, звякали приходящие сообщения.
На грабителей это было не похоже — увы, я бы предпочла их, чем очевидную альтернативу.
Демьян крепко спал, обхватив подушку, демонстрируя изумительно красивые мышцы спины, и
