Любовь как сладкий полусон - Олег Владимирович Фурашов
– Отец…сидит в тюрьме, – выложил горькую правду юноша.
– А что случилось?
– Да-а…Короче, отец дружил с Казимиром…Это отец Нины Самохиной. Считалось, что у них дружба. Только ведь капиталисты неспроста говорят: хочешь потерять друга, заведи с ним общий бизнес. А они решили своё дело открыть – мастерскую по ремонту автомобилей. Батя же любой механизм насквозь просвечивал лучше рентгена. А у Казимира кругом связи. Под это мероприятие отец продал дом с усадьбой, оставшийся от дедушки с бабушкой. Сложились с Самохиным паями: пятьдесят на пятьдесят. Регистрировал предприятие и оформлял все документы, как будущий директор, Казимир. Батя в эти вопросы не вникал. Его задача – производство.
И процесс пошёл, – вздохнул Кондрашов. – Где-то с год всё было нормально, а потом между ними вышел какой-то спор, и выяснилось, что по уставу босс – Самохин, а у отца так – четверть капитала. Тут и разошлись их стёжки-дорожки. Не стерпел батя обмана и порвал с Самохиным. Получил кое-какую компенсацию и вернулся в совхоз. Но то – полбеды…
Кондрашов помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли потому, что выводил трактор с волокушей по сложному радиусу поворота, а затем продолжил:
– Настоящая беда прошлым летом приключилась. Девочки ходили по грибы. Возвращались мимо тогда ещё недостроенного коттеджа Самохиных. А Казимир там держал за забором здоровенного волкодава. Но цепной укорот ему не делал. А кобель тот, нет-нет, да и сигал через забор: то курицу чью-нибудь придушит, то прохожего до прослабления желудка напугает. Самохина не раз предупреждали, а ему всё нипочём…, – скрипнул зубами рассказчик. – Вот и напала подлая псина на одну из девочек, давай таскать её по земле…Неизвестно чем бы закончилось, да, на счастье, батя мимо проходил. Отбил девочку. Кое-как псину загнал в подворотню…А тут сразу и хозяин объявился. Верещит: «Ты мою собаку дрыном! Да я тебя…»
Ну, на отца и накатило…Вообще-то он среднего роста и телосложения, – обозначил для студентки Кондрашов габариты родителя аналогично тому, как рыбаки показывают величину улова. – Но очень резкий. Если раздухарится – циклопу как нечего делать второй глаз вышибет! Кропот любит загадку задавать: два удара – восемь дырок. Что это? Ответ: вилка. Вот и батя два раза кэ-э-эк врезал Казимиру. Результат: двойной перелом нижней челюсти и травматический ушиб левого глаза – Самохин им плохо видит.
– И чем закончилось?
– Три с половиной года дали. Адвокат говорил, что у бати было
сильное душевное волнение, но прокурор, а за ним и суд не согласились.
– Почему?
– Видишь ли…Прокурор говорил, что если бы отец дрыном дал Казимиру, то тогда бы – да. А отец жердь бросил, а Самохину заехал кулаком. Значит, дескать, понимал, что делал.
– Да-а…Тяжело вам без него?
– Морально. Ну и так…непросто. Иск Самохину выплачиваем: то картошку на деньги сдадим, то бычка с откорма. Но основное батя делает. Он на зоне бригадиром пихтоваров работает. Неплохо платят…
Часть пути преодолели в тишине. Когда на горизонте засветилась далёкая панорама электрических огней Нижней Замараевки, Кораблёва, чтобы сгладить печальное настроение, прервала молчание.
– Юра, – поинтересовалась она, – а почему Виктор тебя зовёт Кон, а ты его – Кропот?
– Футбол, – пояснил тот. – У нас, у футболистов, вообще приняты сокращённые позывные: Кропот, Ваныч…Допустим, «Ванычем» мы называем играющего тренера заводской команды Венедикта Ивановича, хотя ему и стукнуло сорок один. А иначе нельзя. Во-первых, футбол – демократичный вид спорта, и на поле, как и у военных в бане, все равны. Лидеров у нас выделяет игра, а не приказ начальства. А во-вторых, игра требует краткости. Футболисты – самые разговорчивые из спортсменов. И если игрок в горячке игрового эпизода начнёт подсказывать, выговаривая: «Ве-не-дикт И-ва-но-вич», – у его команды раза три успеют мяч отобрать и пару раз вколотить его в ворота. А если он, не дай бог, окажется ещё и заикой…То финиш – сливай воду! А так, кратко и понятно – Ваныч.
– Теперь всё ясно, – посмеиваясь от прозвучавших пояснений, сказала Стелла, обозревая интерьер кабины. – Я сразу приметила, что у тебя панели сплошь обклеены картинками с изображениями футболистов. Обычно у водителей если уж есть фотографии, то женщин…А у тебя – мужчины, да к тому же, преимущественно, негры.
– То не просто негры…или мулаты, – гордо провозгласил Кондрашов, сопровождая речь демонстрационными жестами, – а величайшие футболисты. Вот это лучший футболист всех времён и народов Пеле. Полное его имя – Эдсон Арантес до Нассименто. Это Гарринча, или Маноэл Франсиско дос Сантос…Это восходящая звезда бразильского и мирового футбола Роналдо по прозвищу Зубастик…
И он прочёл Кораблёвой небольшую лекцию на футбольную тему. Пространный монолог Юрий выпалил на едином дыхании, ибо рассказывал о любимейшем увлечении. Жаль что Кораблёва, типичная в этом плане женщина, затронутую тему никак не поддержала и скрытно зевнула.
– Скучно, – понимающе отметил Кондрашов.
– Не особо, – повинилась девушка. – Нас с мамой папа пару раз вытаскивал на матчи среднегорской «Звезды», но нам там жутко не понравилось: ругаются, кричат, мало того – дерутся…Потом эти походы сами собой прекратились…
– Укатали вы своего папу? – логично предположил юноша, ибо его мама мирилась с футболом только по той причине, что это было сыновье хобби.
– Нет, не мы…Другие…, – дрогнувшим голосом пояснила Стелла. И в потемневших синих-пресиних глазах её, в разом надломившейся фигурке проступило некое давнее страшное воспоминание, растревожившее душу. – Папа погиб…И мама тоже…Их убили.
– Как!? – поразился Юрий.
И кратковременно потерял дар речи, настолько услышанное не вязалось с его представлениями о Стелле, о её божественном происхождении. Ему-то казалось, что она явилась в Замараевку из иного – прекрасного и радостного, безоблачного и светлого – измерения. И вот, поди ж ты…
– Это случилось четыре года и…шесть месяцев тому назад, – горестно проронила Стелла, устремив взор в вечернюю зимнюю даль. – Папа работал в Среднегорском УВД начальником отдела по борьбе с организованной преступностью. И он раскрыл какие-то махинации. В них были замешаны большие люди из бизнеса. Об этом мне позже папины товарищи рассказали. У папы начались сложности по службе. Ему и взятки предлагали, и угрожали, чтоб отступился. Но он же у нас был смелым и честным. Мама его в сердцах даже последним внуком Дзержинского называла.
В июне, на выходные, он и мама поехали на дачу, – вздохнула Стелла. – Я дома осталась – к поступлению в университет готовилась. Обычно папа на дачу редко ездил – минуты свободной не находил. А в тот раз они…с мамой…там и зано-заночевали…
В этом месте звонкое сопрано девушки задрожало и прервалось. Она достала из кармашка кофточки носовой платочек и стала им промокать своё прекрасное лицо, по которому катились хрустальные слезинки.
– Дачка у нас…была…старенькая – избушка на курь…на курьих ножках…, – с трудом преодолевая горловые спазмы, – продолжила она. – И ночью эти… нелюди…эти…звери…подпёрли дверь ломом, об-облили
