Кэндес Скулер - Если бы юность знала...

– Спасибо, крошка, – бросил Зик и смачно поцеловал ручку юной парикмахерше, которая только что уложила его волосы в тщательно продуманном беспорядке под его красной повязкой. – Можешь запускать свои талантливые пальчики в мои волосы в любое время.

Девица захихикала и отдернула руку, слегка шлепнув его по руке. С того места, где сидела Ариэль, которую тоже причесывали перед следующей сценой, этот игривый шлепок выглядел скорее лаской. Женские пальчики, казалось, с удовольствием задержались на бицепсе Зика. В следующее мгновение он поймал девицу за талию и усадил к себе на колени.

– Ну, ущипни меня, – услышала Ариэль его голос, прежде чем он наклонил голову к шейке парикмахерши. Девица взвизгнула и завертелась на его коленях, не особенно, как показалось Ариэль, стремясь освободиться. Но тут высокий табурет накренился назад, и Зик подался вперед и поставил ее на ноги. – Будешь знать, как иметь дело со звездами. – Он чмокнул губами ей вслед. Девица повернулась и погрозила пальчиком.

Зик улыбнулся еще раз и обернулся посмотреть на Ариэль.

Она быстро перевела взгляд с отражения Зика в зеркале на парикмахершу, стоящую сзади и причесывающую ее длинные светлые волосы.

– Ты уже готова? – спросил он, соскальзывая с табурета. – Похоже, Ханс злится на нас. – Он положил руку на плечо Ариэль и слегка погладил его. Она напряглась, совсем немного, но достаточно, чтобы показать ему, что ласка неуместна. Зик убрал руку и посмотрел на нее. – В чем дело, милая?

Она покачала головой и значительно посмотрела на парикмахершу.

– Не оставите ли нас на минутку, Марша? – учтиво попросил Зик и дождался, пока парикмахерша отойдет. Затем встал перед креслом Ариэль, положив руки на подлокотники. – Итак, милая, в чем дело?

– Послушай, Зик, – строго начала она, – это не очень осмотрительно. Я думала, мы договорились держать нашу… – она поколебалась, чувствуя себя не слишком уютно от их близости и не зная, как назвать ее, – наши отношения в тайне.

– Нет, мы не договаривались, – напомнил Зик. – Ты настаивала, и я уступал. До сих пор. Но только до сих пор, – уточнил он, наклоняясь почти нос к носу. – Я не намерен соблюдать эту секретность слишком долго. Я хочу, чтобы весь мир знал о нас и наших чувствах друг к другу.

Ариэль непроизвольно взглянула на разговаривающих в стороне парикмахерш.

– И каковы же наши чувства? – ехидно спросила она.

– Ах, вот ты о чем, – пробормотал он, проследив за ее взглядом. – Ты отдернула плечо не из-за того, что боишься, как бы не стало известно твоей матери. Ты ревнуешь! – воскликнул он, явно в восторге от этого открытия.

– Я не ревную.

– Ревнуешь, ревнуешь, – радостно повторил Зик и кончиками пальцев приподнял ее подбородок. – Но у тебя нет повода ревновать, милая, неужели ты не понимаешь? Я лишь поддразнивал ее. Как поддразниваю других женщин.

Она знала, что это правда. Он флиртовал со всеми особами женского пола на съемках, начиная от пятидесятидвухлетней костюмерши и заканчивая девятилетней актрисой, игравшей младшую сестренку Лауры. И все флиртовали с ним, очарованные его вниманием.

– Такова моя натура, – серьезно проговорил он. – Мне нравятся женщины, и я нравлюсь им. Но это ничего не значит. Честно.

И он был прав, думала Ариэль, стоя перед раковиной и глядя на мыльные пузыри, вздувавшиеся вокруг тарелок. Такова его натура. И это действительно ничего не значит. Во всяком случае, для него.

Но для нее значило много, как, подозревала она, и для всех других женщин, которые оказывались такими дурами, что отдавали ему сердца. Разбивал он их ненамеренно. Она поняла это только сейчас, а не двадцать пять лет назад. Зик не жесток, он просто беспечен. Нельзя, весьма великодушно признала Ариэль, возложить всю вину за разбитые сердца на одного лишь Зика. Он настолько очарователен – без всяких усилий с его стороны – и настолько явно и неприкрыто мужествен, что женщины добровольно отдают ему сердца, просит он этого или нет. И не его вина, что они бегут за ним, по-щенячьи высунув язык, готовые подраться за малейший проблеск его внимания и любви.

Но его можно обвинить за ту легкость и небрежность, с которой он принимает их дар, не потрудившись задуматься о последствиях. Она определенно обвинила его в беззаботности, с которой он принял ее юную и наивную любовь, а затем отвернулся и лег в постель с другой женщиной в ту ужасную ночь в Крепости холостяков. Что же, подобной ошибки она больше не совершит. Надо признаться, у нее нет иммунитета к нему, с содроганием подумала Ариэль, но сейчас она уравновешенная, взрослая женщина, а не полуребенок с широко распахнутыми глазами и головой, полной грез.

Она закрыла кран, вытерла руки полотенцем и через заднюю дверь кухни направилась по гладким плиткам дворика к бассейну. Подсветка была включена, и огоньки соблазнительно подмигивали из-под воды. Ночной воздух, теплый и нежный, был напоен ароматом апельсиновых и лимонных деревьев, рассаженных по периметру дворика.

Зик уже дожидался ее, усевшись в одно из плетеных кресел. Он сбросил льняную спортивную куртку и закатал рукава своей шелковой рубашки, обнажив покрытые волосами руки. Правую ногу он небрежно забросил на левое колено. Бокал с бренди балансировал на мощном бедре. Густые черные волосы, всегда немного длинные, завивались за ушами и ниспадали на воротничок рубашки. Сейчас на висках была седина, совсем чуть-чуть, и сам факт, что Зик не считает нужным подкрашивать волосы, лишь прибавлял ему мужественности. Ариэль глубоко вздохнула и напомнила себе, что не должна позволить Зику Блэкстоуну вновь совратить ее – и одной дозы сердечной боли, введенной когда-то, оказалось более чем достаточно.

Он инстинктивно учтиво поднялся ей навстречу, но Ариэль жестом попросила садиться и села сама.

– Говорил ли я, как неотразимо ты выглядела сегодня вечером? – произнес Зик, протягивая ей бокал с бренди.

Ариэль с огромным усилием сдержала волну удовольствия, нахлынувшую на нее при его словах. Да, она немало поработала над своей внешностью для сегодняшнего вечера, но об этом никто не должен знать!

– Нет нужды льстить мне, – сухо проговорила она и поднесла бокал к губам.

– Какая же лесть, если это чистая правда? Ты необыкновенно красивая женщина. И всегда была. – Он приподнял свой бокал в молчаливом тосте и сделал большой глоток. Когда он опустил бокал, в его глазах светилось самоосуждение. – Прежде чем мы начнем мирные переговоры, я хочу принести извинения.

– Извинения? – в испуге переспросила Ариэль. Он что, после стольких лет решил извиняться? – За что?

– За то небольшое представление за ужином. Это дурной вкус, особенно в присутствии собственной дочери.