Эдна Мир - Милые лжецы

— Кармен идет.

— Что ты сказала?

— Кармен идет. — Дэвина повела подбородком в сторону буфета. — Она несет тебе перекусить. Приятного аппетита, Клеменс.

Она повернулась и пошла, не обращая больше на него внимания.

Свежеиспеченные супруги ровно в восемь вечера исчезли под громкие приветствия и пожелания счастья, чтобы успеть на последний самолет из Рочестера в Лос-Анджелес, но после их отъезда праздник продолжался как ни в чем не бывало.

Родители невесты и впрямь не пожалели средств для развлечения гостей. Веселая музыка «кантри» сменялась благородными звуками вальса, а паузы занимали артисты варьете.

Последний из них, дрессировщик пуделей, закончил свой номер около двенадцати и освободил сцену для «Людей синих лугов», которые должны были, если потребуется, играть для самых рьяных полуночников хоть до рассвета.

К счастью для музыкантов, многие из приглашенных рано поднялись в этот день, чтобы вовремя прибыть в Сэлис, поэтому большинство гостей к часу ночи либо разбрелись по комнатам, либо отправились по домам.

Несмотря на это, совершенно обессиленная Дэвина добралась до своей комнаты лишь в три часа ночи.

Кармен еще не спала, когда она вошла, держа в руках сапожки.

Ночная лампа у кровати Кармен неярко светилась, смягчая резкие контуры мебели.

— Дэвина? — Кармен выпрямилась и широко распахнутыми глазами уставилась на подругу. — Я хочу тебе сказать, что ты просто великолепна. Папа был в полном восторге.

Улыбка Дэвины стала слегка натянутой.

— Спасибо. — Она села к туалетному столику и включила подсветку зеркала.

— Дэвина? — Голос Кармен слегка дрожал. — Папа мне все рассказал.

Бумажные платочки застряли в упаковке. Дэвина стала нервно их теребить, и в руках у нее оказалось сразу полпачки, явный перебор.

— Ты выйдешь за папу замуж? — Голосок Кармен звучал тоненько, почти по-детски, в нем слышались тысячи невысказанных страхов и вопросов, которые она не могла сформулировать.

Дэвина со вздохом бросила салфетки на стол и повернулась к Кармен.

— Не знаю, — негромко ответила она. — Мы ведь едва знакомы. На это нужно время, много времени.

— Но папа в тебя влюблен! — воскликнула Кармен, сияя глазами. — Он ужасно расстроен, что ты на него сердишься. Ах, Дэви, послушай, не валяй дурака. Прости моего папу, он не самый плохой из людей.

— Знаю, знаю, — попыталась успокоить ее Дэвина. — Но тебе не кажется, что небольшого наказания он все же заслуживает?

Кармен глубокомысленно наморщила лоб и приложила к кончику носа указательный палец.

— Да, — вынесла она окончательный вердикт после небольшого раздумья. — Наказать надо. Но потом ты за него выйдешь, ладно?

Дэвина больше не в силах была сдерживаться. Ну что за ребенок эта Кармен! Черное для нее всегда черное, а белое — только белое, и точка! В ее мире не существовало серого цвета, но так, может, и лучше.

Посмеиваясь над юным пылом Кармен, Дэвина снова отвернулась и взяла помятые салфетки.

— Да, — улыбнулась она, старательно снимая макияж. — Да, потом я выйду за него замуж. Ну, ты довольна?

— Замечательно! — Кармен опять юркнула под одеяло и свернулась как котенок. — А этого Питера Хэллоуэя вместе с его мамашей я пошлю к черту. — Она зевнула. — Нашей семье такие не нужны. Без них будет…

Конец фразы Дэвине услышать не пришлось. Кармен сладко уснула.

4

Дэвина спала очень беспокойно. Ей снились обезьяны, мечущиеся по студии звукозаписи и крушащие все, что попадалось им на пути. Дэвина пыталась отбиться от дикой орды, но визжащие, задиристые твари не отставали от нее, дразнили, цеплялись до тех пор, пока она не проснулась в холодном поту.

— Ш-ш-ш, Дэвина, успокойся! — Она почувствовала, как сильная теплая рука легла ей на плечо. — Это я, Клеменс. Можно с тобой поговорить?

В комнате было абсолютно темно.

— Подожди меня снаружи, — лаконично бросила она в темноту, не зная точно, где находится Клеменс. Зато, несмотря на темень, она отлично ощущала токи, исходящие от него. Кожа немедленно покрылась мурашками словно от сквозняка.

Только когда Клеменс вышел, Дэвина поняла, что действительно проснулась. Значит, Клеменс ей не привиделся, а на самом деле ждет ее где-то в коридоре, чтобы — да зачем, собственно?

Дэвина чуть-чуть поиграла с мыслью, не заставить ли его ждать понапрасну, но затем отбросила ее, с одной стороны, из-за любопытства, а с другой — опасаясь, что Клеменс способен разбудить весь дом, если она не появится.

Поэтому Дэвина слезла с кровати, накинула валявшийся в ногах махровый халат и на цыпочках, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мирно посапывающую Кармен, прошла к двери.

В коридоре горели только зеленоватые лампы аварийного освещения, дававшие ровно столько света, чтобы можно было ориентироваться.

В их тусклом отсвете Клеменс, высматривающий Дэвину, небрежно облокотившись о комод, выглядел так, будто по ошибке попал в аквариум.

Будто рыба, выброшенная на берег. Это сравнение вызвало у нее едва заметную улыбку, но Клеменс сразу осмелел, подошел к ней и осторожно обнял.

— Дэвина, дорогая, как хорошо, что ты пришла.

— Чего ты хочешь? — Улыбка на ее лице погасла.

Она оттолкнула Клеменса и прошла мимо него к маленькой кушетке, стоявшей у окна.

Клеменс последовал за ней, хмуро глядя, как Дэвина села, с удовольствием устраиваясь на подушках.

— Я хочу извиниться перед тобой, — решительно начал он. — Мне жаль, что я тебе солгал. Принимаешь такое извинение?

Дэвина недоверчиво взглянула на него. «Как это понимать? Это все, что Клеменс может сказать, или есть причина посерьезнее, чтобы вытащить меня среди ночи из постели?»

— Дэвина! — В его голосе звучало нетерпение. — Скажи, ты можешь простить мне маленький вынужденный обман, да или нет?

Его тон снова разбудил в ней гнев.

— Нет, — рассерженно ответила она. — Я тебя не прощу. И объясню, почему именно. Ты сам установил для Кармен строжайшие критерии во всем, что касается морали. Я всегда думала, что ты хоть и строгий, но очень честный и ответственный человек, для которого воспитание дочери является делом первостепенной важности. Возможно, иногда ты перегибал палку, но мне это нравилось больше, чем равнодушная позиция некоторых других родителей.

— Я не только отец, но и мужчина, — перебил ее Клеменс.

— Довольно дурацкое объяснение, — сердито оборвала его Дэвина. — Я считаю совершенно отвратительным лицемерием, когда другим проповедуют мораль и соблюдение приличий, а сами живут по абсолютно иным правилам.