Джулианна Морис - Рождественский поезд

Наконец котенок нерешительно положил свою лапку на ладонь Шеннон, готовый в любой момент удрать, если вдруг эта рука причинит боль.

— Иди сюда, маленький. Никто не собирается обижать тебя.

— Мяу-у-у.

— Да, я знаю, но теперь все хорошо. — Она любовно прижала к себе маленького грязнулю, и Алекс невольно залюбовался на эту нежную сцену.

— Шеннон, мы должны поговорить о том, что произошло…

Она в ответ выразительно закатила глаза.

— Ради всего святого, Алекс, не надо драматизировать. Я была расстроена, и ты по-дружески меня поцеловал. Странно, что ты не смеялся.

— Над чем?

— Ну как же! Сработала пожарная сигнализация, кругом черный дым — представляю, на кого я была похожа!

Ах да, печенье! Он не очень хорошо соображал в этот момент, но все же испытал облегчение, поняв, что Шеннон не восприняла его поведение серьезно. Скорее всего, она была так сильно расстроена, что даже не поняла, что это никакой не дружеский поцелуй.

— Ничего я не драматизирую. Просто интересно, что ты собралась делать с этим котом?

— Возьму себе. Но у меня дома нет ни капли молока, так что придется разжиться твоими запасами. — И она так спокойно прошла мимо него, как будто за последние пятнадцать минут ничего не произошло.

— Шеннон, подожди. Вдруг Джереми увидит котенка и захочет оставить его?

— Ты слишком волнуешься из-за пустяков. Я все ему объясню, — бросила она через плечо.

— Кошки обычно умываются только после того, как поедят, — объясняла Шеннон Джереми, который сидел у нее на коленях и наблюдал, как сытый котенок лижет свою лапку. — Завтра я возьму его к брату: Коннор ветеринар, он проверит, здоров ли котенок.

— Он боится…

— Знаю. Просто он одинок, ему пришлось самому заботиться о себе. Котенку тоже хочется, чтобы его любили.

Джереми вздохнул и прижался к ней сильнее.

— А как его зовут?

— Ну… Коты сами выбирают себе имена, когда захотят. Так что он скажет мне, когда ему будет угодно.

— Шеннон, это уж как-то слишком нереально, — предостерег ее Алекс.

Она вздернула подбородок и презрительно посмотрела на него. Детям нужно немного сказки, а уж тем более — Джереми, который и так повидал слишком много жизненной правды. К тому же Алекс скользил по очень тонкому льду в их отношениях — тот поцелуй потряс ее, и она надеялась, что и его тоже.

Но Алекс с оскорбительным облегчением принял ее ложь.

— Ты ничего не знаешь о кошках, — резко возразила Шеннон, — если думаешь, что это нереально.

— Неужели? — Он не сказал больше ничего, просто скрестил руки на груди, укоризненно глядя на нее.

Ну да, он не пожалел себя и под проливным дождем ходил за молоком. Может, лед под его ногами не такой уж и тонкий? Задетое женское самолюбие боролось с чувством справедливости, и последнее, наконец, победило. Алекс вынужден быть таким осторожным. Он должен думать о Джереми.

Запах гари все еще держался в доме, и Шеннон сморщила нос.

— Извини меня за печенье, — сказала она Джереми. — Я почти не умею готовить.

Он повернулся и обнял ее за шею.

— Ничего, Шеннон. Мне все равно.

Она старательно моргнула, борясь с набежавшими слезами.

— Зато я знаю одну отличную булочную. Нам наверняка позволят посмотреть, как они пекут имбирное печенье. Спросим разрешения у твоего папочки?

— Пап, можно? — с надеждой спросил Джереми. — Ты тоже можешь пойти.

Последняя фраза прозвучала несколько запоздало, и Шеннон невольно улыбнулась. Малыш старается забыть о печали, а его отец, видимо, решил смотреть назад, вместо того чтобы думать о будущем. Надо с этим кончать. И ей тоже.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Спускайся-ка вниз, — сказал Алекс сыну в тот момент, когда Шеннон открыла дверь булочной. Он спустил Джереми с плеч и взял за руку. Все вместе они вышли на свежий утренний воздух. Их одежда впитала запах ванили и шоколада, и Шеннон довольно улыбалась. Она твердо решила надеяться на будущее.

Хотя Алекс предельно ясно объяснил, что не хочет больше заводить постоянных отношений, у нее было такое чувство, будто они стали одной семьей. Особенно сейчас, когда все трое шли по празднично украшенной улице. Шеннон несла коробку, наполненную превосходным имбирным печеньем; несколько штук она повесит на елку, а остальное они съедят с молоком.

Алекс, само собой, не позволил ей заплатить. Его гордое упрямство временами досаждало, но Шеннон с легкостью его прощала. Он ни разу не напомнил ей о сгоревшей выпечке и не жаловался на запах гари в доме.

— Хо, хо, хо, — выкрикивал уличный Санта и звонил в свои колокольчики. — Счастливого Рождества!

Шеннон достала из своей сумочки несколько банкнот и пригоршню мелочи и бросила в ведерко Санты.

— Почему ты так сделала, Шеннон? — удивился Джереми.

— Санта старается помочь людям, — объяснила она.

— Папочка не верит в Санту.

Шеннон метнула строгий взгляд на Алекса. Этот тип явно заслуживал хорошей взбучки. Он откашлялся.

— Вообще-то я сказал, что Санта — это больше состояние души, чем реальность.

— Так, популярная психология снова поднимает голову.

Они остановились, и Джереми уткнулся носом в витрину магазина, где механические фигурки изображали мастерскую Санты. На Санте были полосатые чулки и очки, и он деловито всматривался в наполовину законченную пожарную машину.

— Маленькая фантазия не может причинить боль, — проговорила. Шеннон тихо. — Что плохого в том, если он поверит?

Алекс отодвинул ее подальше от Джереми.

— Я не могу ему врать, особенно после того как обещал ему, что с мамой все будет в порядке, когда Ким заболела. Все было совсем не в порядке, и я знал, что не будет, но все равно говорил, что надо верить.

У Шеннон сердце щемило от этих слов.

— Мама сказала, что все будет хорошо в тот момент, когда мы хоронили отца, — печально произнесла она.

— Тогда ты понимаешь, о чем я. Я же вижу, как тебе его не хватает. Где здесь хорошее?

— Мы никогда не перестанем скучать по тем, кого любим, — ответила Шеннон, лучше, чем когда-либо, понимая, что именно ее мать имела в виду. Жизнь — это горько-сладкая пилюля, в которой смешаны и печаль и радость. — Мама хотела сказать, что мы будем жить дальше, и что будут еще хорошие дни. Даже, несмотря на то, что отец ушел…

Алекс закрыл глаза, пытаясь отгородиться от ее прекрасного лица, мягкого блеска глаз. Его сердце ныло, только он не понимал, от чего — от его старой печали или… Может, все дело в Шеннон?

Когда они только познакомились, ее вспыльчивый характер напомнил Алексу мать и отца, но это сравнение постепенно поблекло. Вдруг оказалось, что он с нетерпением ожидал каждый день их встречи. В Шеннон было что-то, что и очаровывало его, и пугало одновременно. Задумавшись, Алекс отступил назад и тут же подпрыгнул от внезапного визга сигнализации.