Маргарет Мюр - Ева, моя Ева...

– Но вы не можете винить себя!

– Нет? А кого винить? Ее мать, которая должна была работать, чтобы содержать их обоих? Полицейских, не нашедших мальчика? Грега Бамптона, потому что он невменяем? Или меня? Человека, который нашел его и позволил умереть у себя на глазах? – Он встал перед ней и взял ее за плечи. – Послушайте, не пытайтесь рационально объяснить то, что со мной произошло, хорошо? Мальчик умер из-за меня. Я это знаю, и они это знают, в агентстве. Я принимаю вину на себя, но не хочу нести ответственность за смерть еще кого-нибудь.

– Что вы имеете в виду? – насторожившись, спросила Ева.

– Я не смогу работать над вашим делом, простите, не смогу. Сегодня я понял это окончательно.

– Нет! – встрепенулась Ева. – Вы не бросите меня теперь. Не имеете права!

– Имею!

– Тогда на вас ляжет ответственность за смерть другого ребенка. Уверена, если вы откажетесь, то будете виноваты в смерти Рози!

– По крайней мере, из-за меня не умрут двое. Я еще не закончил свой рассказ. Кэтти услышала о смерти сына поздно ночью. На следующее утро ее нашли в ванне с бритвой, зажатой в руке.

– Нет! Нет!

– Было слишком поздно – ее не смогли спасти.

Ева подняла дрожащую руку ко рту.

– О боже! – прошептала она.

Алан больше не мог смотреть на нее. Он отвернулся – теперь она точно уедет.

Ева стояла бледная, пытаясь овладеть собой.

– Как же вам досталось! – вымолвила она наконец.

– Оставьте при себе сожаления, – повернулся к ней Алан. – Я в них не нуждаюсь, и они не изменят моего решения.

Она смотрела в эти ледяные глаза и молилась о том, чтобы найти нужные слова.

– Здесь нет вашей вины, даже мне это видно. Если с ребенком так плохо обращались, удивительно, что он был еще жив, когда вы его нашли. Я понимаю…

– Ничего вы не понимаете, ничего! – закричал он.

Поколебавшись, Ева продолжала, не обращая внимания на его вспышку.

– Когда мои родители заболели, я училась в колледже. Они были совсем одни. Им никто не мог помочь – ни братьев, ни сестер у меня нет. Родители скрыли от меня, что больны. Когда они умерли, в случившемся я обвинила себя. Мне казалось: если бы я была с ними, они остались бы в живых.

Я так сокрушалась, что заболела сама. Только спустя много времени до меня дошло, что они любили меня и ужаснулись бы тому, что я так беспощадно обвиняла себя. Чувство вины самое сильное, когда мы теряем тех, кого любим. Но нельзя думать об этом всю жизнь. Пусть мертвые покоятся с миром, Алан. – Она запнулась от неожиданности, назвав его по имени. – Но вы остались в живых и должны продолжать жить. Есть еще много детей, которые нуждаются в вашей помощи. Используйте свой дар, не предавайте его только потому, что однажды потерпели неудачу. Разве врач оставляет работу, если теряет пациента? Ведь далеко не всех больных удается вылечить. Кэтти и Джонни погибли… Мне очень жаль их… Но они бы не хотели, чтобы другие страдали так же, как страдали они.

Пожалуйста, не бросайте свою работу теперь. Помогите тем, кто все еще нуждается в вас – помогите нам, помогите Рози! Не обрекайте ее на ту же судьбу, что и того малыша… – Тут ее голос заглушили слезы. – Не бросайте нас, пожалуйста.

Он смотрел на нее с холодным безразличием. Она намерена простить его, потому что нуждается в нем, нет и капли искренности в том, что она говорит.

Он собирался изложить ей все это, когда заметил застывшую на ее ресницах слезу – она висела так бесконечно долго, потом медленно скатилась по ее щеке к подбородку, остановившись у дрожащего рта…

И что-то случилось. Ему захотелось поверить этой женщине, найти утешение в ее словах… Но он не мог… слишком долго он жил в страшном мире, чтобы поверить в счастливый исход.

– Это убивает меня, – прошептал он, – съедает живьем. Стоит закрыть глаза, как я вижу лицо Джонни… его улыбку… вижу страх в его глазах, вспышку надежды… – Он весь дрожал. – Я был тяжело ранен и не мог пошевелиться, но я все видел и слышал… когда Бамптон выстрелил в него…

Слизывая слезы с губ, Ева спросила:

– Почему никто не остановил его? Разве вы там были одни? Кроме вас никто не видел, что происходит?

– Было темно, и все растерялись. Бамптон даже не пытался убежать после того, как выстрелил в меня. Генри в ответ на его выстрел тоже выстрелил наугад туда, где тот стоял с винтовкой, все еще направленной на меня. Думаю, Генри решил, что убил его… и в этот момент Бамптон выстрелил в мальчика…

– О боже, боже… – бормотала Ева, чувствуя себя беспомощной перед его горем.

Даже зная, через что прошел человек, невозможно точно представить его переживания.

Она тоже ела себя поедом при мысли, что не смогла уберечь ребенка, которого любила больше жизни.

Алан не сразу понял, что мягкие руки Евы обнимают его, а осознав, обнял ее за талию, поднял голову с ее плеча, с удивлением всматриваясь в ее лицо. Какая прекрасная улыбка цвела на ее губах, таких красивых, что он не мог им противиться… Как благодарность за мир, ниспосланный его душе после стольких месяцев самообвинения. Его губы нежно прильнули к ее губам и задержались, пока он не почувствовал ответный поцелуй.

Чуть отстранившись, он посмотрел в глаза Евы. Вспышка, озарившая ее лицо, заставила его затаить дыхание. И снова его губы коснулись чего-то сказочно мягкого и нежного. Он почувствовал, как закружилась голова, но не знал, что Ева переживает то же самое… Руки ее скользнули вдоль его плеч и обвились вокруг шеи. Она хотела почувствовать его ближе. Рот Алана все еще не расставался с ее губами, руки гладили спину.

Чувство легкого безумия охватило Еву, никогда еще не желала она никого так страстно, как этого человека. Какое-то наваждение… Что происходит? Она здесь не для любовных утех, ей нужно отыскать дочку. Ева застыла в его объятиях.

Целуя ее в подбородок, Алан услышал тихий стон. До него не сразу дошло, что это звук не удовольствия, а протеста. Глазами, горящими страстью, он посмотрел ей в лицо. Выражение ужаса, ясно написанное на нем, заставило его осознать то, что он делает. Алан похолодел. Опустив руки, он почти отпрянул от нее.

– Простите… – Он смущенно покачал головой. – Я не знаю, как это получилось…

Ева не хотела объяснений тому, что произошло между ними, она просто хотела забыть это.

– Ничего. Это моя вина…

– Нет. – Алан неуверенно провел рукой по волосам. – Это я виноват…

– Забудем об этом, – предложила Ева.

– Да, – согласился он.

Отойдя от нее, он шепнул «спокойной ночи». Его ладонь лежала уже на дверной ручке, когда Ева сказала:

– Завтра…

– Завтра видно будет, – прервал он ее.

Она хотела возразить, но только кивнула, слишком взволнованная, чтобы спорить.