Кей Мортинсен - Лето перемен

— Ты не знаешь, где что лежит.

— Так помоги мне.

Она беспомощно смотрела на мерзавца.

— Я его опекаю. Я решаю, что с ним будет. Если ты захочешь забрать его силой, я вызову полицию.

— Давай. Вызывай. Правда, у меня на руках свидетельство о рождении Джека Сэмюэла Леконсфилда, а также свидетельство о браке с Марго Картер и свидетельство о ее смерти, так что полиция вряд ли сможет меня остановить. Ты, конечно, можешь обвинить меня в насилии, и тогда Джеки заберут в приют до полного разрешения дела через суд, а что это для него будет означать, ты и сама знаешь. Не говоря уж о том, что я тебя за это просто уничтожу. Вероника, он мой, формально и… морально, ты это знаешь. Не надо превращать нашу жизнь в ад. Ни его жизнь, ни твою, ни мою.

— Ты этого не сделаешь!

Джон устало посмотрел на нее и очень тихо сказал:

— Сделаю.

— Ты… ты… варвар!

— Нет. Не я. Это ты дикая кошка. Я предлагаю тебе уехать вместе с нами и остаться с Джеки, отказываешься ты. Выбирай: едешь с нами или остаешься одна, причем из дома тебе придется убраться. Что тебя смущает? Отнесись к этому, как к отпуску, к отдыху в одном из древнейших и живописнейших графств Англии. Мне нужен мой сын, а я нужен ему. Он нуждается в отце, в мужчине. Что ты будешь делать, когда придет время научить его играть в футбол, например?

— Я умею играть в футбол!

— Вот дома и посмотрим. А когда Джеки ко мне привыкнет, ты сможешь вернуться к друзьям, работе и прежней жизни.

Как же он хладнокровен! Как спокоен и уверен в себе!

— И что мне это даст?

— Жизнь с Джеки. По крайней мере некоторое время. Возможность мирно сосуществовать со мной. Жить в моем доме, получать все необходимое и даже сверх того.

— Это ловушка, только я не понимаю…

— Когда ты вернешься, у тебя будет достаточно денег, чтобы начать свой бизнес или вообще ничего не делать. Как видишь, выбор за тобой. Я вовсе не давлю, на тебя.

— Не давишь?! Да разве у меня есть этот выбор! Ты все прекрасно понимаешь, жестокий ты человек, феодал несчастный, ты заставляешь меня бросить все, разрушить всю мою жизнь!

— … и даю тебе Джеки. А жизнь… ее ведь никогда не поздно начать сначала. Через пару месяцев ты вернешься.

Она задохнулась от возмущения. Этот наглый лорд, этот самоуверенный барон ошибается! Джеки не сможет привыкнуть за два месяца, он вообще не сможет привыкнуть!

Вероника сжала маленькие кулачки.

— Это громадный риск, ты можешь это понять? Джеки привык ко мне, я ему нужна.

— И я ему нужен. А он мне. Это ты можешь понять, Вероника?

— Могу. Но ведь ты говорил, что должен вернуться к работе… И что же, мальчик будет опять весь день проводить с няней или воспитательницей, сидеть в твоем холодном замке!

— Дался тебе этот замок!

— … А ты можешь гарантировать, что няня будет любить его так же, как я? Что она останется с ним до тех пор, пока он не вырастет?

Джон мрачно поглядел на расстроенную и сердитую Веронику и нехотя ответил:

— Нет.

— Вот! Теперь делай свой выбор. У тебя есть ребенок, очень маленький, беззащитный ребенок, чья психика пережила сильнейший удар. Если ты собираешься стать для него отцом, который успевает только поцеловать его на ночь, то лучше оставь его со мной. С тобой он никогда не поправится. Надо думать, ты много ездишь?

— Да.

— И с кем же будет оставаться Джеки? Опять с няней?

— Я буду брать его с собой.

— На деловые совещания? И кормить в перерывах консервированной кашей? Не думаю. Ты просто наймешь женщину, которая будет относиться к своей работе, как любой наемный служащий. Или потребуешь от своей очередной сожительницы, чтобы она следила за мальчиком?

— Значит, перестану ездить. Перестрою свой график, буду руководить из дома.

— И озвереешь через две недели. Кроме того, мы оба знаем, что это невозможно в принципе, если ты, конечно, не собираешься продавать семейный бизнес, а ты не собираешься.

Джон нахмурился, в серых глазах промелькнула уже знакомая ей ярость, сталь холодного клинка.

— В любом случае отсюда он должен уехать. Этот дом его пугает. Джеки вздрагивает от скрипа дверей, стуков и шорохов, он боится!

— Значит, я перееду.

— Да, в Дартмур! Надо увезти его от воспоминаний. Я уверен, Вероника, что-то здесь случилось, что-то, чего он боится. Либо его бросили одного, либо напугали… Мы вряд ли это когда-нибудь узнаем. Сегодня ночью Джеки уедет со мной, время идет, а мы все спорим. Решай, едешь ты с нами, или остаешься. Я должен спешить, пока малыш не проснулся.

— Как ты можешь быть таким жестоким?

— Потому что я прав! Мой сын слишком маленький и худенький для своего возраста, у него плохо с речью, и он страдает. Я это вижу — и потому увожу его домой, туда, где он будет окружен любовью и заботой, где он вырастет нормальным и здоровым ребенком.

— Ты, правда, его забираешь?

— Да. Ты едешь?

— Я не хочу этого. Но у меня нет выбора. Я подчиняюсь твоему жестокому решению и еду в твой дом, где мне наверняка придется запираться на ночь, чтобы ты не мог воспользоваться…

— Правом первой ночи? Детка, это несколько устарело!

Он ухмыльнулся, Вероника вспыхнула и замахнулась на него, но Джон перехватил ее руку. Ощущение было такое, словно на руке защелкнулись стальные наручники. А в следующий момент Джон Леконсфилд уже целовал ее, грубо, жадно, яростно, и самое печальное, что Вероника Картер таяла от счастья под этими поцелуями, растекалась жидким золотом в могучих объятиях и мечтала только об одном: пусть это никогда не кончится!

Потом он медленно выпустил ее и прошептал вкрадчиво:

— Ты же хочешь этого, синеглазая… Подумай, как хорошо нам могло бы быть вместе…

— Иди к черту!

Она простонала это, вырываясь, а потом стремглав кинулась наверх, ненавидя себя за собственную слабость.

Он догнал ее в два громадных прыжка, прижал к перилам. Рука медленно скользнула по ее бедру, поднялась выше, прошлась по спине… Вероника, слабея, вновь замахнулась, но он снова подставил ладонь, и теперь их пальцы переплелись.

— Я тебя ненавижу!

— Мне нравится, КАК ты это делаешь… Послушай меня, синеглазая. Мы займемся любовью, я знаю это. Рано или поздно ты будешь моей. Потому что я хочу тебя, Вероника. Больше, чем какую-либо другую женщину в моей жизни, а их было достаточно.

С этими словами он снова прильнул к ее губам. Девушка пыталась стиснуть зубы, уклониться от объятий, но он сломил ее сопротивление в доли секунды.

Потом неожиданно отпустил. Она отскочила, тяжело дыша, словно после быстрого бега.

— Я поражена… что ты помнишь всех своих женщин.