Все возможные если… - Ольга Мицкевич
Когда Макс ворочается, просыпаясь, я закрываю глаза и замираю, стараясь дышать как можно тише. Он перекатывается на кровати, сонно целует меня теплыми губами, встает и скрывается в ванной. Услышав шум воды, я перебираюсь на его половину кровати, прижимаюсь носом к подушке и делаю глубокий вдох. Привычный запах знакомого тела обжигает легкие и я впервые задаваясь вопросом, как же мы с ним тут оказались.
Как, черт побери, тут оказалась я…
19.
Такой привычный шум бурлящей внизу улицы сегодня раздражает. Я бы закрыла окна, но сухой, ломкий воздух вызывает зуд, кожа кажется тонкой и я начинаю задыхаться в этом пекле, которое наш арендодатель называет «умеренным уровнем тепла». Уже минут двадцать я смотрю на цифру, обозначавшую баланс нашего общего счета, игнорируя тупую боль в затылке.
Щелкает дверь и по ногам тянет холодом.
– Привет, – Макс скидывает рабочие ботинки, рюкзак и наклоняется, быстро прижавшись губами к моей щеке. Я киваю, провожу рукой по коже. Чем холоднее становится, тем реже он бреется. Порой по утрам у меня все лицо и шея покрыты красными пятнами. – Что на ужин?
– Мы не сможем полететь домой на Рождество.
– Что? – он наполовину скрыт дверцей холодильника, отчего голос звучит приглушенно. – Почему?
– Потому, что эта квартира сжирает все наши деньги, – захлопнув крышку лэптопа, я на миг прикрываю глаза и зажимаю пальцами переносицу, в бесполезной попытке унять боль в глазницах. Не помогает, и тогда я подаюсь вперед, смотрю на Макса. Он все еще стоит напротив открытой дверцы холодильника и жует ветчину, вытягивая ломтики прям из пачки и отправляя в рот. Без хлеба. Я наблюдаю за мужем, размышляя, стоит ли напомнить о картофельной запеканке, которую готовила вчера пол дня, и решаю что смысла нет.
– Мне надо быть в Риге не позднее середины декабря, иначе вылечу из универа. Макс? – зову я, когда он продолжает молча поглощать запасы ветчины.
– А удаленно никак?
– Никак, – я держу взгляд, слежу за интонацией. Боюсь, что вот сейчас голос дрогнет и выдаст меня. На самом деле, я просто очень хочу оказаться дома, увидеть маму, Леру и Настю – вживую, не на экране компьютера. Выбраться из этой душной квартирки; из яркого, словно беспорядочно забрызганный красками холст, галдящего города. С каждым днем стены кажутся все ближе, мощеные брусчаткой улицы – все уже.
– Что ж, тогда лети одна, – пожимает плечами Макс. Все его внимание вновь обращено в прохладные недра холодильника. – Проведешь Рождество с мамой, вернёшься домой к Новому году.
– Ну, – я с силой сжимаю ладони, чувствуя, как по шее к щекам поднимается тепло, – хорошо. Если ты не против.
– С чего бы? Нет.
Макс захлопывает дверцу холодильника, выбрасывает пустую упаковку из под ветчины в мусорное ведро и скрывается за дверью ванной. Едва заслышав хриплые стоны воды в трубах, я набираю в строке браузера адрес авиакомпании.
Пару часов спустя, когда шум машин и пешеходов перекрывают музыка и разговоры из бара на первом этаже, Макс выключает телевизор, потягивается и идет в сторону крошечной спальни. В дверном проеме он останавливается, застыв в пол оборота – правая половина тела скрыта мягкой темнотой, царящей в спальне.
– Идем спать, – говорит он. – Поздно.
– Я еще посижу. Надо закончить.
– Брось. Иди ко мне, – повторяет он тише.
Краем глаза я вижу, как он переносит вес на левую ногу, выныривая из мрака. Перед моими глазами на белом листе мелькает курсор, пальцы парят в миллиметре над клавиатурой.
– Ложись. Мне правда надо закончить.
Помедлив, Макс все же скрывается в спальне, оставляя щель между дверью и косяком. Дверь старая, тяжелая. Петли скрипят каждый раз, когда отворяешь ее больше, чем на половину, а Макс спит необычно чутко для мужчины его возраста. Если я засиживаюсь за полночь, то ложусь на диване, чтобы его не тревожить. Он бывает раздражительным, если не выспится.
20.
В Риге гораздо холоднее, хотя температура всего на пару градусов ниже, чем в Гааге. Прибалтийская сырость пробирается под куртку, крадется ледяными пальцами вверх по позвоночнику, отчего кожа покрывается мурашками. Поток машин ползет, подбирая пассажиров, а я высматриваю красный Фиат CityBee5, на котором меня должна забрать Настя. Когда я почти перестаю чувствовать пальцы на руках и ногах, передо мной юрко паркуется крохотная машинка. С водительского места выпрыгивает Настя, не глядя машет резко затормозившему за ней темному внедорожнику – мол, проезжай, – и тот, с протяжным сигналом, проносится мимо.
– Добро пожаловать домой! – крепко обнимает меня подруга, окуная в аромат кокосового шампуня. – Соскучилась по дождю и холоду?
– Очень, – я улыбаюсь ей, она – мне, и вот я правда дома.
– Хорошо, – Настя легко закидывает мой чемодан в багажник и жестом приглашает садиться. – Планы на вечер?
– Я вся твоя.
– Отлично! – девушка выжимает педаль газа и бросает небрежный взгляд в боковое зеркало. Мне в грудь впивается ремень безопасности. – Потому, что у меня для тебя есть сюрприз.
– Какой такой сюрприз? – настороженно спрашиваю я.
– Тебе понравится, – сверкает улыбкой подруга, но я не поддаюсь. Настены сюрпризы – это не всегда хорошо.
Пол часа спустя, Настя паркует машину на окраине старого города, втиснув ее в крошечный зазор между мусорным контейнером и кирпичной стеной.
– Идем, – произносит она. – Тут за углом, в двух шагах буквально.
В баре шумно и нечем дышать. Грохочет музыка, и, отскакивая от каменных стен, теряется в высоте потолочных балок. Снуют официантки в коротких передничках на баварский манер. В тусклом свете огоньками мигают рождественские украшения. В последние годы подготовка к зимним праздникам начинается едва ли не перед Днем независимости6.
Настя сжимает мою руку, тянет мимо переполненных столиков. Сегодня пятница, вечер. Неудивительно, что бар полон народу. В кармане вибрирует телефон – Макс.
Только вернулся с работы. Как долетела? Напиши.
Быстро набираю короткий ответ, отправляю.
– А вот и мы! – мой взгляд еще прикован к экрану, поэтому я врезаюсь в Настю. Растерянно поднимаю глаза. – Доставила ее, как и обещала – трезвую, послушную и готовую отрываться!
За
