Джеки Браун - Утешительный приз

— Вот именно! Мы несколько раз ссорились из-за Рида. Я оправдывала его поведение. А она разбивала все мои аргументы. Наши отношения стали напряженными. И я стала звонить ей гораздо реже. Находила причины, по которым отказывалась выпить с ней кофе или пообедать. В конце концов мы вообще перестали звонить друг другу. И не общаемся вот уже почти три года.

— Судя по всему, вас это волнует. Почему бы вам не позвонить ей теперь? — спросил он.

— Наверное, я стесняюсь, — грустно засмеялась Эмили. — Донна была абсолютно права насчет Рида.

— Значит, из-за своей стеснительности вы намерены лишать себя ее дружбы сейчас?

Эмили сморщила нос. Это выглядело не слишком сексуально, но он нашел эту ее гримасу именно такой.

— Ваши слова заставляют меня чувствовать, что я сказала глупость.

— Извините. Это не было моей целью.

— Нет, не извиняйтесь. Вы правы, Мадэни. На все сто процентов. Я действительно сглупила. Я так скучала по ней, — с чувством сказала она. — У меня есть и другие подруги, конечно, но с Донной мы дружили целую вечность…

— Раз так, не важно, сколько времени прошло. Она обрадуется вашему звонку.

— Да. — Эмили задумчиво кивнула, потом закивала с горячностью. — Она обрадуется. Я позвоню ей. Прямо завтра с утра. Или даже сегодня, как только приду домой. Спасибо. Вы прекрасный слушатель.

— Пытаюсь быть таким.

Это было качество, которое, как довольно часто напоминал Мадэни его отец, пригодится ему, когда он станет правителем.

Эмили наклонила голову набок:

— А у вас с Азимом случалось когда-нибудь, чтобы вы не разговаривали?

— Нет! — Мадэни даже хмыкнул. — Он слишком любит поговорить, чтобы вытерпеть молчание.

— Как давно вы его знаете?

— С детства, — ответил он и с трудом сдержал улыбку, предаваясь воспоминаниям. — Если я вам скажу, что он может оказывать на меня дурное влияние, вы поверите?

— Возможно, — уклончиво ответила Эмили, но тут ее губы дрогнули. — Хотя это выглядит маловероятным.

Мадэни открыто расхохотался:

— Моя мама говорила то же самое, еще когда мы были мальчишками. И мама Азима тоже. Даже если какое-нибудь озорство было полностью делом его рук, он умудрялся оставаться невиновным.

— Полностью делом его рук?

— В основном. — Увидев ее удивленно поднятые брови, он поправился: — Ну, по крайней мере, частично.

Она расхохоталась на удивление заливистым смехом. Ему нравилось слышать, как Эмили смеется. Нравилось видеть ее такой расслабившейся, особенно после такого тяжелого для нее дня.

— Похоже, вам изрядно доставалось.

— Да, было дело.

— Но мне не кажется, что вы из тех людей, которые могли бы легко поддаться влиянию.

— Это правда. — На Мадэни нелегко было влиять ни в детстве, ни сейчас. Пытаясь сдержать свой порыв, он все-таки опустил взгляд на губы Эмили, вспоминая свое ощущение, когда прижимался к ним своими губами. Искушение стояло сейчас перед ним в образе красивой, сексапильной и волнующей молодой женщины. Ему хотелось узнать о ней больше, узнать о ней все. Но на это у него не было ни времени, ни права. Он отвел взгляд, но, поскольку не мог до конца справиться с любопытством, спросил: — Что вы обо мне думаете, Эмили?

— Да вы просто напрашиваетесь на комплимент! — смеясь, укорила его она.

— Возможно, и так. А вы не могли бы оказать любезность и доставить мне такое удовольствие?

Эмили пожала плечами:

— Почему бы и нет? Вы производите впечатление авторитарного и очень решительного человека. Вы точно знаете, что вам нравится и чего вы хотите.

— Да. — Мадэни действительно знал, что ему нравится и чего он хотел. Но это не значило, что ему было легко всего добиваться…

— Господи, я имела в виду белые трюфели, — выдохнула она и улыбнулась.

Они дошли до угла, и, пока ждали у светофора, Эмили продолжила:

— Мне нет необходимости говорить вам, что вы привлекательны. В тот вечер у Хендерсонов моя помощница, увидев вас, заявила, что вы наверняка манекенщик, рекламирующий белье.

Он закашлялся:

— Это ведь комплимент, правда?

— О, безусловно. — Эмили посмотрела по сторонам. — Я покажу вам эту рекламу, если увижу где-нибудь.

— Не могу дождаться, — сухо сказал он. Эмили хмыкнула и, явно наслаждаясь его неловкостью, продолжала:

— Думаю, наша официантка в «Фуванге» скормила бы мне изрядную порцию яда, если бы была уверена, что благодаря этому сможет всецело завладеть вами.

— Вы сильно преувеличиваете.

Эмили фыркнула:

— Она едва удостаивала меня взглядом, даже в тот момент, когда я делала заказ. Девушка смотрела во все глаза только на вас, Мадэни.

— Это потому, что я говорю властным тоном, — сказал он шутливо, хотя с самой колыбели родители учили его быть сильным и уверенным в себе.

— Правильно. И еще вы очень скромный, — бесстрастно заметила Эмили, заставив Мадэни засмеяться. И уже более серьезно добавила: — Совершенно очевидно, что вы энергичный и одаренный человек. Вы очень успешно занимаетесь своим бизнесом. Я думаю также, что вы великодушный человек, потому что ваш бизнес, в свою очередь, помогает вашим соотечественникам зарабатывать деньги. В каком-то смысле вы пропагандируете Кашакру в мире.

Мадэни было приятно, что Эмили так думает. Это действительно было его целью — давать возможность своему народу зарабатывать и создавать положительный образ своей страны за рубежом.

— А что еще?

— А еще вы ненасытный.

— Ненасытный?

Какое интересное слово она выбрала!

За время их сравнительно недолгого знакомства Мадэни понял несколько вещей относительно Эмили. Например, то, что, хотя Эмили и казалась совершенно независимой и энергичной, она была очень ранимой и на удивление неуверенной в себе как женщина. Мадэни винил в этом ее бывшего возлюбленного, хотя и ее семья, похоже, приложила к этому руку. Ей не оставили никакого выбора.

Она могла быть умной или красивой, как ее младшая сестра. Она могла делать то, о чем мечтала, или выйти замуж. Они заставили ее делать выбор, хотя в выборе не было никакой необходимости.

Эмили заслуживала лучшей доли, чем эта. Она заслуживала гораздо большего.

На ее щеках вспыхнул румянец, который ей очень шел.

— Я имею в виду ваше самомнение. Ему нужна постоянная подпитка. Хотя покажите мне какого-либо другого мужчину, чье самомнение не нуждалось бы в этом. В вас нет ничего необыкновенного или самобытного. — Ее губы ненамеренно дрогнули в обольстительной улыбке.

Мадэни пришлось напрячь всю свою волю, чтобы устоять перед ее обаянием.

— Зато вы самобытны, Эмили Мерит, настолько, что я буду помнить время, которое мы провели вместе на Манхэттене, до конца своих дней.