Месть под острым соусом - Аля Морейно
Едем долго. Значит, далеко. Судьба-злодейка и тут оказалась не на моей стороне. По приезду оказываюсь в карантине – его все проходят до того, как попадают в камеру. Целыми днями реву. До сих пор не могу осознать, что здесь мне придётся провести целых семь лет жизни, все лучшие годы…
Когда я наконец попадаю в общую камеру, меня охватывает настоящий ужас. Если в карантине со мной было человек десять, то тут – не меньше, чем полсотни. Когда мы с двумя другими женщинами входим, на нас устремляется куча оценивающих взглядов. Топчусь, не зная, где я могу присесть, чтобы никого не обидеть и не нарваться на неприятности.
В последнее время вдруг начали отекать ноги. Стоять некомфортно. Оглядываюсь в поисках свободного места или какого-то знака от старожилов. Коленки дрожат. Крупная женщина с добрым усталым лицом встаёт с кровати и подходит ко мне.
- Беременная? – киваю. – Как же тебя так угораздило, бедолага?
Вопрос риторический…
- Идём, покажу, где ты можешь лечь. Меня Мама Люба зовут, а тебя?
- Я – Маша.
- Сколько же тебе, деточка, лет?
- Восемнадцать, через месяц девятнадцать будет.
- Совсем ребёнок, – вздыхает. – По какой статье? Сколько дали?
Называю. Я уже поняла, что все тут – в большей или меньшей степени знатоки уголовного кодекса.
- Гонять на машине любишь?
Отрицательно мотаю головой.
- Я аккуратно вожу. Так вышло, в обморок грохнулась, потеряла управление и наехала на пешехода.
- Насмерть?
- Нет, но медики сказали, что тяжкие повреждения, в общем, он инвалидом остался. Я ему ещё выплатить компенсацию должна. Огромную… До конца жизни из зарплаты придётся часть отдавать. И то, наверное, жизни не хватит…
- Устраивайся, деточка.
Забираюсь на свою кровать и снова плачу. Распухшее от слёз лицо – теперь моё постоянное состояние. Тут мне можно не заботиться о том, как я выгляжу, и я выливаю со слезами своё отчаяние.
- Не плачь, – Мама Люба гладит меня по голове. – Всего через семь лет, а может и раньше, ты выйдешь отсюда и начнёшь новую жизнь. Тебе будет не так много лет, у тебя всё ещё может получиться. Думай о будущем, строй планы, мечтай.
Семь лет – слишком долгий срок, чтобы мечтать… Сейчас мне кажется, что я не справлюсь…
День за днём. Втягиваюсь в режим, учусь шить. Никаких скидок или поблажек беременным тут не предусмотрено. Не высыпаюсь. Устаю адски. Чувствую себя роботом, который вот-вот сломается.
Чтобы не сойти с ума, пишу письма маме, Диме, Валюхе… Не знаю, отправляют ли их из колонии. Может, часть просто выбрасывают? Ответы получаю от мамы и изредка от подруги. Дима молчит. Но я и не надеюсь, что он будет писать. Бумажные письма в мире за забором считают пережитком прошлого. А для меня они – тоненькая ниточка, связывающая меня с той жизнью, которая проходит без меня.
Я много думаю, почему мне дали такой большой срок, не учли смягчающие обстоятельства, ещё и отправили в самую далёкую от дома колонию? Как будто надо мной навис какой-то злой рок, прогоняющий прочь моего ангела-хранителя.
Очень скучаю по маме, чувствую себя маленьким брошенным ребёнком. Из колонии можно звонить домой, но не могу себе позволить делать это часто – влетает в копеечку. Приехать ко мне мама тоже пока не может – не с кем оставить папу, да и дорого добираться через всю страну.
Дима не приезжает – свидания с ним мне не положены, он же не муж. Изредка приходят от него посылки. Звоню ему иногда, но разговоры у нас становятся всё суше и короче. Меня это пугает и безмерно расстраивает, по ночам я часто плачу. Но тяжёлая работа и недостаток отдыха делают своё дело – на эмоции не остаётся никаких сил.
Тут, в огромной забитой людьми камере меня находит мой ангел-хранитель в лице Мамы Любы. Без неё я бы не выдержала, сломалась бы в первый же день. Она старается оберегать меня от нападок других заключённых, подкармливает из посылок, которые получает от сестры, и разговаривает со мной. Без этой успокаивающей нервы болтовни я бы давно сошла с ума.
Мама Люба рассказывает, что оказалась в колонии за убийство мужа, который проиграл в карты их дочь.
- В тот день на работе мне вдруг стало плохо, и я вернулась в обед домой – выпить таблетки и отлежаться. С порога услышала в спальне возню и будто плач моей Милы. Навстречу вышел супруг – пьяный и какой-то непривычно дёрганный. Спросила у него: «Где Мила?». Он промычал что-то невразумительное. Я, не разуваясь, побежала на звуки вглубь квартиры, влетела в комнату, а там – два приятеля моего муженька с моей дочерью. Один держал её, другой уже штаны спустил. Недолго думая, схватила с пола утюг и огрела второго по голове. Тот, что держал, начал вопить и выскочил из комнаты. Супруг накинулся на меня: «Дура, какого чёрта ты наделала? Ты что, не знаешь, что карточный долг – это святое?». Я даже не сразу въехала, о чём он говорит, бросилась на мужа с кулаками, а он: «Милка совершеннолетняя, с неё бы не убыло. Ты меня опозорила перед друзьями! Как я долг теперь возвращать буду?». А у меня внутри такая лютая ярость поднялась, сама себя не узнавала. Схватила с тумбы ночник, да как приложила его по голове! Муж и упал. Когда скорая приехала, он был уже мёртвым. Суд счёл это превышением необходимой самообороны. В итоге я тут, а дочку сестра забрала к себе. Мила у меня умница, в университете учится на детского врача, последний курс ей остался.
История Мамы Любы потрясает меня и кажется в чём-то похожей на мою. Вот оно – наше правосудие. Мать, защищавшая свою дочь от насильников, оказалась в тюрьме за убийство мужа, который это организовал. Где справедливость?
Медленно приближается срок родов. Ребёнок то активно толкается, то затихает и почти весь день спит. Врача в колонии нет. Меня лишь один раз осматривает какой-то заезжий доктор, но ни УЗИ, ни анализов беременным тут не делают. Я даже не знаю, кто у меня будет – мальчик или девочка. Да и какая разница? Это будет мой малыш… Я его очень люблю, постоянно говорю ему об этом. Разговариваю с ним, рассказываю о себе и своей жизни. Хочу, чтобы он запомнил мой голос и узнал, когда мы
