Элис Маккинли - По дороге к звездам

– Ненормальная какая-то…

– Дура…

Эти слова были произнесены вполголоса, но ни отец, ни сын не заботились о том, чтобы они не дошли до ушей удаляющейся гостьи.

А Сэм уже спускалась вниз по склону. Хватит, достаточно она позабавила публику. По крайней мере, визит не пропал даром. Раньше она могла только предполагать, а теперь знала точно, что проблема не в ребенке, а отце. Там нет даже обычного для подростков самоутверждения через подражание взрослым, одна голая потребность в любви и внимании взрослого человека, который всю предыдущую жизнь, пускай даже такую короткую, служил эталоном, образцом поведения.

Теперь оставалось определиться с тем, что делать ей, Саманте Уоттенинг, школьному психологу, ведущему дело Кевина Канингена, ученика предположительно пятого или шестого класса. Сэм вспоминала сегодняшний разговор с Ричардом с самого начала и… не знала, как поступить. В ее руках теперь была судьба этих двоих, только в ее – из-за этой дурацкой подписи. Безусловно, мальчику нужен отец и без него одному богу известно, чем все это может закончиться. Тем более что все виды подросткового бунта уже исчерпаны. Кевин перепробовал все типы непослушания, какие только возможны. Значит, остается лишь один способ восстать против мира и взрослых, один способ обратить на себя внимание и уйти навсегда, разом решить все проблемы… Сэм ужаснулась собственной мысли. Нет, Кевин слишком мал, чтобы ему в голову могли прийти такие страшные вещи. Нет, нельзя даже думать об этом.

Итак, рассуждаем дальше. С другой стороны, влияние отца, как бы горячо сын ни любил его, пагубно сказывается на ребенке. И еще неизвестно, что будет более вредным – разлука или продолжение этого бедлама, при котором у них даже сигареты одни на двоих. Так продолжаться не может. Кевин не должен больше жить с отцом, иначе он скурится и сопьется раньше, чем поймет, для чего ему все это было нужно на самом деле. И опять же Сэм вспомнила о Ричарде. Он может сколько угодно говорить о своем полном безразличии к сыну, но – и не надо быть психологом, чтобы это понять, – Канинген любит своего ребенка, осталось только выяснить, почему он так тщательно старается скрыть абсолютно нормальные человеческие чувства и от окружающих, и от самого себя.

Если подвести итог, то получается, что разлука и на одного и на другого может подействовать самым губительным образом. Однако Сэм понимала и другое: она должна действовать как государственный служащий, то есть в интересах ребенка. А значит, Кевина нужно забрать, иначе после того, как ему исполнится восемнадцать, полиция Сан-Франциско уже не посмотрит ни на тяжелое детство, ни на отчеты психологов. Чисто по-человечески Сэм попробовала бы исправить ситуацию и ради Кевина, и ради Ричарда, который просто не может справиться со своим горем. Но чувство долга било в колокола. Она обязана прекратить это безобразие. Обязана. Сэм чувствовала, что одной ногой уже стоит в той же ловушке, в которую угодили все оклендцы, так или иначе заинтересованные в судьбе Канингенов. Но нельзя поддаваться жалости. Из двух зол выбирают меньшее. Из двух погибающих попытаться спасти хотя бы одного. А другого… Кто знает, может разлука с сыном образумит Ричарда? Хотя, конечно, вряд ли.

Значит, завтра Сэм подпишет документы. Просто подпишет и постарается забыть эту историю. Оставалось только сокрушаться по поводу неудавшегося романа. Конечно, после отъезда Кевина ни о каких отношениях с его отцом не может быть и речи. А Ричард… Ричард и после сегодняшней демонстрации актерских талантов все равно остался если пока не желанным, то по меньшей мере интересным. Хотя Сэм, как опытный психолог, отдавала себе отчет в том, что, возможно, просто истосковалась по мужскому вниманию. Надо срочно завести легкий роман с кем-нибудь из местных ловеласов. Тогда удовлетворенная потребность, глядишь, перестанет заявлять о себе столь явно.

4

Сэм даже не знала с чего начать этот разговор. Еще вчера судья так радовался, таким воодушевлением горели его глаза, а сегодня ему нужно сказать, что все безнадежно. Жаль разочаровывать такого человека. Жаль, но придется.

Серое небо, казалось, опрокинулось на прохожих сотнями острых холодных спиц. Утро выдалось невеселое, словно кто-то специально ждал дня, когда окончательно решится судьба Канингенов. Сэм глядела на дома, улицы, на серых, мокрых людей и чувствовала себя соответственно. Нет, она обязана поступить именно так. Так и никак иначе. Ведь на карту поставлена жизнь ребенка. От того, какое решение сейчас примут за него взрослые, зависит, станет ли он нормальным человеком или, упаси бог, до конца дней будет скитаться по тюрьмам в разных штатах Америки, с переменным успехом проворачивая угоны машин и мотоциклов.

Сэм вздохнула. Было тяжело и как-то противно, словно она собиралась сделать нечто отвратительное. Кевин Канинген должен попасть к хорошим людям! Эта мысль вертелась в голове подобно назойливой мухе. Дождь затекал за воротник, проникал под одежду, плакал. Сэм поежилась и поплотнее завернулась в плащ. Дурацкое утро. Дурацкая подпись. Люди на улицах не улыбались и не разговаривали. Холодное, сырое безмолвие царило кругом, словно кто-то ждал. Ждал, какой выбор сделает Сэм. А она боялась этого злополучного выбора, как клаустрофоб боится лифта. Тяжело решать чужую судьбу. Если бы речь шла о ее собственной…

Сэм перешла улицу и приблизилась к дому судьи. Неказистый особняк с красными шторами на окнах совершенно некстати пристроился с краю одного из переулков и выпирал на тротуар левым боком. Можно было не знать, что он принадлежит судье, и угадать безошибочно. Просто жилище Эткинсов не могло стоять приличным образом, не перегораживая людям полдороги. Нонсенс.

Еще одной чертой, прославившей местного судью на всю округу, была его неуклюжесть. По Окленду даже ходила шутка: прежде чем расти, научись управлять своим телом, иначе будешь, как судья. Действительно, мистер Эткинс, несмотря на идеальное для спортивной карьеры телосложение, никогда не занимался ничем, кроме, пожалуй, шахмат и шашек. А отсюда и неумение обращаться с собственными конечностями и мощными плечами, не всегда проходившими в дверные проемы с первого раза. Дом тоже был великоват для переулка, в котором примостился, и, вероятно, как и его хозяин, очень стеснялся этого обстоятельства. Имей он такую возможность, давно перебрался бы куда подальше от любопытных глаз, а уж если бы дома умели разговаривать, то оклендцы каждый раз, обходя выпирающий каменный бок, слышали бы скромное «извините». В дополнение ко всем злоключениям бедное и без того закомплексованное строение какой-то умник догадался выкрасить в розовый цвет. Пижамный розовый цвет, напоминавший о домашнем уюте и спокойствии родного очага. И это был дом судьи, который по идее должен был воплощать собой твердость и непреклонность судебной системы Соединенных Штатов.