Наталия Вронская - Ложь во спасение

— Но только не я!

— Чем же вы отличны от прочих?

— Тем, что я не падка на подобную лесть, — усмехнулась Нелли.

Кирилла задела ее усмешка.

— Вот как? — в свою очередь, насмешливо возразил он. — Отчего же вам такая привилегия?

— Уж не знаю, верно, я такая уродилась…

— Экая странность, — пробормотал он. — А не позволите ли вы мне взглянуть на вашу ладонь? — внезапно попросил он.

— Для чего сие? — изумилась Нелли.

— Чтобы прочитать на ней вашу жизнь и ваш характер и доказать вам, что вы не многим отличны от прочих дам.

— Разве вы умеете читать судьбу и характер по ладони, как цыганка?

— Умею.

— Что же, извольте! — Нелли, не ожидая подвоха, протянула ладонь собеседнику.

Кириллу только того и надо было. Он взял протянутую руку в свою и, лишь мельком глянув на ладонь, вдруг прижал ее к своим губам.

— Перестаньте! — запротестовала Нелли. — Что за ребячество?

Настоящий поцелуй, доставшийся ее руке, был неожидан и неприятен.

— Кирилл Илларионович, меж нами, кажется, все уж было говорено… Вы мне обещали… — начала было Нелли, выдергивая руку.

— Я вам ничего не обещал, — неожиданно и резко ответил он. — Вовсе ничего! И не смейте от меня ждать подобных обещаний! Я люблю вас…

— А я люблю Филиппа, я люблю моего мужа! — воскликнула Нелли. — Вы не смеете так оскорблять меня и его!

В этот миг, как никогда, она поняла, что ни за что на свете не пожелает другого мужчины, кроме мужа, что всякое посягательство недопустимо для нее, что она — да! — она любит Филиппа!

— Вздор, вы не можете любить Филиппа! — ответил Кирилл. — Вы толком и не знаете его!

— Я знаю его достаточно и знаю его давно…

— Давно? Быть может… Но я, только я могу вам дать истинную страсть! — При этих словах Кирилл схватил Нелли за руки. — Елена! — его губы решительно опустились на ее обнаженное плечо. — Елена, — зашептал он в запале, — я схожу с ума от страсти, как можно этого не видеть? Как можно не сочувствовать мне?

— Да пустите же меня! — оскорбленная до глубины души, Нелли попыталась оттолкнуть посягателя.

— Ну уж нет… — Кириллом овладело настоящее помешательство.

Как? Неужели он не сможет заполучить сию строптивицу? Кирилл покрепче обхватил Нелли за талию, и рот его впился в беззащитные губы Нелли. Из последних сил Нелли извернулась и вырвалась из постылых объятий.

В дверях стоял Филипп. Лицо его было одновременно и мрачно, и печально. Вошел ли он сию минуту или несколько ранее? Похоже, что только что, подумала расстроенная Нелли, иначе разве стал бы он равнодушно смотреть на то, как его брат посягает на его жену? Но, ежели он вошел только что, то… Что могло прийти ему в голову.

— Кирилл? — произнес Филипп. — Ты нынче частый гость в нашем доме… Хотелось бы мне знать, что тому причиной?

Кирилл, не ожидавший, что его поймают с поличным, тяжело дышал.

— Филипп? О чем ты? — только и нашел он, что ответить. — Я ухожу!

— Не рано ли? Кажется, ты только начал…

— Да что? О чем ты? — Кирилл с усилием рассмеялся.

Филипп промолчал. Нелли с тревогой и в растерянности посмотрела на мужа. Она хотела что-то сказать, но, перехватив его гневный взгляд, не решилась.

— Мне показалось, или ты в самом деле собрался уходить? — Филипп обернулся к брату.

— Да, в самом деле! — Кирилл поспешно направился к двери. — Прощайте же! — кинул он на ходу, поспешно кивнув в сторону Нелли и Филиппа.

— Филипп, — начала Нелли, — позволь мне объяснить…

— Что же? — Он обернулся к жене. — Что тут объяснять?

— Но это сущее недоразумение! Точнее, это не просто недоразумение, а… Кирилл Илларионович, он… — Нелли покраснела. — Нет, я не могу тебе объяснить, — прибавила она, неожиданно замолчав.

— Отчего не можешь? Что в том сложного?

Нелли подняла глаза на мужа:

— Я не могу тебе объяснить! — У нее непроизвольно повысился голос. — И ежели ты сам не понимаешь, то…

Они посмотрели друг другу в глаза. В Нелли желание все высказать боролось со стыдом, у Филиппа желание расспросить жену — с гордыней.

— Не желаю ничего слушать! — вдруг сказал он и, развернувшись, вышел прочь, оставив Нелли совершенно одну.

9

Все сие произошло накануне как раз того злосчастного дня, в утро которого Нелли проснулась в одиночестве, впервые за всю, хотя и недолгую супружескую жизнь. Она сразу же поднялась, хотя, по чести сказать, любила утром понежиться в постели.

Вчерашняя обида вмиг поднялась в груди. Вот так! Оставил ее совсем одну! Ах, как Филипп несправедлив к ней! Разве она виновата в чем-либо перед ним? Но как тут объяснишься? Как ни крути, а крутом только ей одной и выходит скверно. Ведь не станешь же мужу говорить, что, мол, брат твой сбивает меня с пути истинного и не токмо словами, но и дурными поступками? Ну как ей быть?

Нелли спустилась вниз, позавтракала и, потерявши всякую надежду увидеть мужа тотчас же, решила занять себя домашними делами.

Филипп же вовсе не был занят делами, как предполагала Нелли. Он не спал всю ночь и с рассветом, когда еще туман стоял над полем и лесом, взял ружье и отправился в лес. Он шел вперед, не разбирая дороги, и его одолевали самые дурные мысли.

То, что увидел он вчера, поразило его. Конечно, судя по всему Нелли вовсе ни в чем не была виновата. Он видел собственными глазами, как она вывернулась из объятий Кирилловых, видел и ее негодование… Но все равно, все равно не мог он прийти в себя от гнева! Отчего Кириллу вздумалось объясняться с Нелли? Не дала ли она повода его брату? Да, никогда не замечал он толком своей жены, не давал себе труда приглядеться к той, с которой соединила его судьба и которую он вроде бы любил, а ведь вчера он будто впервые увидел ее необычайную красоту, которая, видимо, и пленила Кирилла. И, вероятно, могла пленить весьма и весьма многих, как знать? Здесь нет большого общества, они почти нигде не бывают, но в столице, пожалуй, она имела бы шлейф восхищенных поклонников вокруг себя и, быть может, не была бы так щепетильна относительно сохранения супружеской верности?

Ах, Елена, Нелли… Дивное нежное имя под стать дивной ее красоте. Сколь правильны черты лица, будто у Мадонны живописца Рафаэля, но притом сколь много в них очарования и как прекрасно эта живость черных очей и розовых ланит сочетающихся с ледяной холодностью, которую она напускает на себя при людях. Эта холодность, пожалуй, может даже более заворожить, нежели веселость и легкость, что бывают весьма ей свойственны. А как хороши ее шелковые и душистые волоса, как мила улыбка, как манят к себе розовые уста, изогнутые будто лук Амура и умоляющие о поцелуе…