Сьюзен Барри - Свадьба с препятствиями

Люсиль чуть улыбнулась.

— Да о чем ты! — нетерпеливо проговорила она. — Ты-то здесь причем! Ради твоей родни хозяин устраивает прием и приглашает заодно тебя. Тебе-то чего расстраиваться?

— А я говорю, лучше бы мне не видеть того объявления, — в сердцах повторила Фредерика, потянувшись за мармеладом. — С леди Аллердейл все было гораздо лучше, поверь мне. Ей до моих родственников и дела не было, — добавила она, словно мысль о преимуществах работодателя, не сующего свой нос в ее семейные дела, впервые пришла ей в голову.

Люсиль вяло улыбнулась.

— Боюсь, леди Аллердейл было мало пользы от твоей сестрички Розалин, — бросила она.

Фредерика не могла придумать, что надеть к обеду, но одно решила твердо. Она ни за что не явится на прием в одном из своих строгих платьев, купленных ею вместо униформы, хотя они были отлично сшиты и неплохо на ней сидели.

В конце концов, она остановила свой выбор на шифоновом платье цвета морской волны, которое захватила с собой из Лондона, и в среду в полдень — благо у нее не было никаких дел — вымыла голову и причесалась с особым тщанием. Короткая стрижка придавала ей особенно элегантный вид и делала очень привлекательной; блестящие золотистые волосы хорошо контрастировали со строгим темно-синим платьем. Она не имела склонности носить много ювелирных украшений и решила ограничиться жемчужным ожерельем, которое когда-то мать подарила ей на день рождения. Жемчуг был недорогой, зато теплого, кремового оттенка с матовым блеском, что очень шло к ее нежной, бархатной коже. Перед тем как надеть платье, она долго укладывала волосы, приводила в порядок ногти, покрыв их скромного цвета лаком, немного подкрасилась, а когда наконец туалет был завершен, взяла со столика флакончик духов и смочила ароматной жидкостью мочки ушей и запястья. Она и сама не могла объяснить себе, с какой стати так тщательно заботится о своем внешнем виде, хотя не могла и не при знать, что до глубины души уязвлена мнением мистера Лестроуда, что, дескать, ей не под силу соперничать с сестрой Розалин. Вот почему ей хотелось доказать ему, что она не лишена женской прелести, которую оценит глаз знатока, случись ему сделать выбор из ограниченного числа претенденток. Когда же она спустилась в кухню, чтобы предстать перед Люсиль, то почувствовала, как ее акции резко пошли в гору, потому что та заявила, что Фредерика выглядит не просто «мило», а значительно, значительно лучше.

— Видит Бог, твоя сестрица, которую я видела мельком, не достойна держать свечу перед тобой в этом платье, — высказала свое мнение Люсиль. — Это уж как пить дать! — Раскрасневшаяся от горячей плиты, она оглядывала Фредерику с явным удовольствием. — Всегда носи этот волшебный зеленоватый оттенок. Он тебе удивительно к лицу! — Она обошла Фредерику со всех сторон, с наслаждением вдыхая аромат ее духов. — Можешь даже не говорить, что бывала в Париже, — отметила она. — В Англии таких не купишь!

— Мне и вправду посчастливилось в прошлом году неделю провести с леди Аллердейл в Париже, — призналась Фредерика. — Это она мне купила духи. Она была очень щедрой, пока ее поверенный не посоветовал сократить расходы.

Люсиль вернулась к своим цыплятам.

— Мистер Лестроуд тоже может быть очень щедрым, когда захочет, — вставила она. — Очень щедрым.

— Он назначил мне щедрое жалованье.

Фредерика внимательно посмотрела на Люсиль, карие глаза которой тревожно застыли за стеклами очков в роговой оправе. Она надевала их, когда занималась каким-то важным делом, требующим внимания. Губы ее чуть подрагивали. Ей вовсе не обязательно было объяснять молоденькой девушке, что когда-то они с Лестроудом были близки, и он вызывал у нее восхищение. Иначе, с какой стати она делала бы все это для него при полном отсутствии прислуги. Но только сейчас до Фредерики дошло, как неудачно все получилось с появлением ее семьи именно в такой момент, как неудачно, что Розалин не осталась в Лондоне. Очевидно, Люсиль думала о том же, исполняя обязанности кухарки, и Фредерику не удивило, с каким шумом она захлопнула дверцу духовки, затолкав туда противень с цыплятами.

В самом деле, если бы вместо кухонного фартука на Люсиль было вечернее платье, и она сидела бы за одним столом со своим хозяином, то, несомненно, затмила бы даже Розалин. В ней был какой-то особый континентальный шик, а таких ярких карих глаз Фредерике не приходилось прежде видеть.

— Лучше бы, — начала Фредерика, — лучше бы мистер Лестроуд пригласил тебя вместо меня…

Люсиль повернулась к ней с улыбкой.

— Не говори глупостей, — сказала она. — Я чаще бывала на самых изысканных обедах в самых лучших ресторанах Лондона с нашим общим хозяином, чем вы с вашей сестрой, вместе взятые. А теперь, чтобы мне ненароком не обсыпать тебя мукой, а то и чем похуже, оставь меня заниматься делами, а сама ступай в свою комнату от греха подальше. Ты уже готова, а я буду разносить напитки в гостиной не раньше, чем появятся первые гости. Это милая пара, живущая по соседству, — он, если не ошибаюсь, биржевой маклер или что-то в этом роде. Мистер Лестроуд пригласил еще местного врача, вдовца, но, к сожалению, не твоей возрастной группы. — Люсиль улыбнулась, на сей раз более естественно, подшучивая над своей юной подругой, затем сняла фартук и глянула в зеркало, чтобы привести себя в порядок, перед тем как раздастся первый стук в дверь. — Сегодня вечером мне понадобится не одна пара рук, — закончила она.

Если судить о званом обеде как о празднике, то, с точки зрения Фредерики, это был полный провал. В смысле гостеприимства все оказалось на высшем уровне, а о цыплятах Люсиль нечего было и говорить: нежные, с золотистой корочкой, они таяли во рту — словом, объедение; вина были также первоклассные, а кофе ничем не уступал настоящему французскому, аромат его еще долго стоял в гостиной, когда Электра нечаянно пролила свою чашку, а для ценителей «Наполеона» подавали «Наполеон». Благодаря усилиям Люсиль столовая была полностью обставлена, а стол мастерски украшен цветами. Гостиная, в которую уже успели перевезти основную часть мебели, а еще огромный китайский ковер, вызывавший восхищение гостей, была ярко освещена камином и высокими напольными светильниками. Гости вернулись туда после обеда, и Розалин впереди всех не шла, а порхала по китайскому ковру в своем узком шелковом платье, богато расшитом серебряными нитями и жемчугом. Льющийся отовсюду свет ласкал ее обнаженные плечи. На Электре было черное платье, как и подобает матери двух взрослых дочерей, одна из которых должна в обозримом будущем выйти замуж. Но это было весьма дорогое черное платье — Фредерика никогда не могла понять, как мать умудряется роскошно одеваться на свой скромный доход, — и благодаря мастерству модельера так молодило ее, что миссис Уэллс вполне можно было принять не за мать, а за старшую сестру собственных дочерей. Она была истинной мастерицей светских разговоров и в течение всего обеда умело поддерживала легкую беседу. Процветающий на вид биржевой маклер с невыразительной и неэлегантной супругой не мог оторвать от нее глаз, пока разносили суп; а к десерту он уже был, насколько она понимала, ее рабом на всю жизнь. Розалин хватило ума быть второй скрипкой при матери, но она ловко подхватывала разговор, стоило той проявить малейшие признаки усталости или когда сам хозяин вызывал ее на это. Фредерика, знавшая свое место и решившая ни на йоту не отступать от положенных самой себе границ, за весь обед почти рта не раскрыла. В гостиной она стала беседовать с бесцветной супругой маклера, за что та была ей весьма признательна. От этого испытания ее избавил в конце концов доктор, мужчина средних лет, заинтересовавшийся, действительно ли она возит на машине мистера Лестроуда. В округе все уверяют, что это так и есть, но, глядя на нее с явным восхищением, он, очевидно, подумал, что на сей раз местная сорока принесла на хвосте ложные сведения.