Затмение на Рождество - Мария Зайцева
Не надо смотреть, не надо на них смотреть!
Но, блядь, как не смотреть-то? Как не смотреть на нее, на его Китти, такую ОХРЕНИТЕЛЬНУЮ в этом прикиде, с практически просвечивающей юбкой, так небрежно задравшейся, когда она присела за столик, обнажившей невероятные, шикарные бедра.
О да, Джо помнил их силу и гладкость…
Как можно оторвать взгляд от копны волос, золотом разметавшихся по плечам?
Она неловко заправляла локоны за ушко, и Джо просто чуть не кончал от желания прикоснуться к маленькой мочке, с прозрачно и чисто блеснувшей сережкой-гвоздиком, языком, прикусить зубами тонкую плоть, дождаться низкого грудного стона удовольствия.
О да, он помнил, КАК она стонала…
Как, как прекратить разглядывать тонкие пальчики, так изящно поглаживающие бокал? О да, Джо помнил, что она выделывала этими пальчиками…
Шерифчик пялится на нее, придвигаясь все ближе, испытывая терпение Джо, не зная, что жить ему осталось ровно до того момента, пока он не запустит лапу ей под юбку.
А в том, что он это сделает, Джо не сомневался.
Потому что он сам бы это уже давно сделал.
Хотя, он бы ее вообще в таком виде из дома не выпустил. Из постели не выпустил. Неделю, это точно.
Кошечка знает, что он здесь, что он смотрит. Джо видит, что она чуть ежится, еле заметно. Чуть напрягается. Чуть-чуть.
Но какая же сучка! Вот зачем, за каким хером она сюда заявилась? Ведь знает же, что он здесь будет!
Дразнит его, сучка! Специально заводит! Поняла днем, что он еле сдержался, чтоб не утащить ее к себе, что он ее хочет по-прежнему! Поняла и мстит теперь, тварь! По больному бьет!
Так, не заводиться, не заводиться, не заводиться, блядь!
Вон, братуха косится уже.
Он, кстати, ведет себя странненько. Не пялится на самую шикарную бабу в своей жизни, как Джо ожидал, не бесится от того, что она с другим мужиком здесь воркует.
А все рыщет зенками наверх, на второй этаж, словно там потерял че-то…
Ну да похуй.
Главное сейчас, не сорваться с Китти.
Не натворить дел.
Не разъебать к хуям весь этот симпатичный барчик, весь этот говенный городок.
Братуха резко метнулся к лестнице. Джо слегка удивился, скосил глаза, не упуская из виду основной объект наблюдений.
Бухгалтерша, основательно помятая своим мужиком сегодня, спускалась в бар. Выглядела она убого, растерянно. И чего приползла? Ей бы лежать, раны зализывать.
Джо чуть поморщился, вспоминая, как целых полчаса успокаивал Пола, в котором проявился на всю катушку фирменный хоуковский дурной нрав, не срываться и не искать мужика бухгалтерши с тем, чтоб ему рожу в хлам разбить.
Братуха не терпел насилия над женщинами. Просто трясло его даже при упоминании. Проклятое папашино наследие, блядь, чтоб ему в аду было горячо!
Пол успокоился только, когда опять позвонила Китти и согласилась привезти побитую бабу сюда, к нему. Да уж, заботится брат о своем персонале, молодец.
Вот и щас прыгает вокруг нее, усаживает…
А шерифчик, между прочим, умотал куда-то… А нет, возвращается, че-то грустный.
Да лаааадно… Да быть не может…. Не, все-таки есть кто-то там, наверху, кто иногда смотрит в сторону его, Джо, без обычного похуистического выражения! Уходят, они уходят! Значит, щас мучения кончатся.
И куда они поедут, интересно?
И вот тут – то Джо понял, что мучения нихрена не кончатся. Потому что он не сможет жить, пока не узнает, куда отправилась его Китти и этот гаденыш.
* * *Пол сам не понял, как и когда это началось. Он вообще, последнее время мало чего понимал в своей внезапно дико усложнившейся жизни.
Сначала он охреневал от себя, когда понял, что не может оторвать глаз от самой шикарной, самой невьебенно сексуальной женщины, которую когда-либо встречал в своей жизни. Чем дольше он смотрел на нее, тем больше сходил с ума.
И еще больше удивлялся, нет, не удивлялся даже, а именно что охреневал от своей реакции на нее.
С женщинами у него всегда все было крайне просто. Сказывалось папашкино воздействие (жаль, что рано сдох, паскуда!) и воспитание брата.
Товарно-денежные отношения. Товар-деньги-товар. Карл Маркс. Это было единственное, что он вынес из школьной программы. Это если припрет. А обычно и не припирало. Хватало того, что само в руки плыло. Бесплатно.
Он никогда не заморачивался отношениями, а нафига?
Не умел подкатывать к заинтересовавшим его барышням, как брат, не мог мести языком безостановочно, забалтывая телку, ожидая, пока потечет.
Ему это все нахрен не нужно было.
Проблем обычно не возникало, дополнительное воздействие не требовалось. Телки навязывались сами. Всегда. Сначала велись на молодость, безбашенность, смазливость и образ плохого парня. Потом на матерость, непроницаемый загадочный взгляд (ахха, это ему одна из его баб однажды выдала, вот умора! загадочный и непроницаемый… про него прямо, ага) и брутальность.
Ему никогда ничего делать не надо было. Только выбирать. Зачем разговоры, потеря времени? Когда можно сразу в койку?
До двадцати пяти лет он искренне не понимал страданий других мужиков по бабам.
Они всегда казались ему слабаками.
Он не такой. И брат не такой. Они – нормальные мужики, которым бабы нужны только на время.
А чтоб терпеть рядом какие-то пиздострадания… Ну уж нет, нахуй.
Бизнес развивался неожиданно легко, приносил удовольствие. Деньги, внезапно появившиеся, давали уверенность в будущем и свободу телодвижений. Брат неплохо продвинулся в армейке, забыв навсегда грешки молодости. Конечно, за него переживалось, ведь всегда совался в самое дерьмо, но Пол был уверен в том, что его брат, дико живучий и изворотливый паскудник, точно выйдет из всех передряг с прикупом. Все, кажется, налаживалось.
Впервые в жизни Пол Хоук почувствовал что-то похожее на удовлетворение, на счастье даже.
Но, само собой, жизнь – та еще тварь! – не могла просто дать Хоукам себя поиметь с удовольствием. Только через боль.
Блондинка возникла неожиданно, и
