Улица свежего хлеба - Катерина Сергеевна Снежная
– Садитесь, – произнес он. – Значит, вы Забава Вяткина. Что ж приступим.
Оказалось, что Владимир Владимирович, не шутил. Он тут же начал диктовать письмо, которое требовалось перевести. Забава взяла лист бумаги, ручку и приступила к записи. Очень скоро, она смогла оценить, в каком безумном темпе предпочитал работать ее новый босс. К концу дня, он наконец остановился и улыбнувшись сказал:
– А вы молодец. Честно говоря, думал, что к обеду, мне придется просить начальника отдела кадров о новом сотруднике. Вы отлично справляетесь, Забава.
Он впервые улыбнулся.
– У вас сумасшедший драйв, – рассмеялась она.
За день она успела перевести несколько писем, и проконсультировала двух секретарш по поводу терминов связанных с их документацией. Так как в местном ОДОПе не было переводчиков по испанскому языку. Внесла в реестр часть документации, что пришла утром. И сделала стенографию протокола совещания.
– До завтра. Утром придет техник, обязательно укажите, что вам требуется по программному обеспечению по переводам. Кажется, мы отлично сработались.
Забава улыбнулась в ответ. И в самом деле, как только она приноровилась к его манере, работа потекла, казалось сама собой. Даже старая секретарша, Карла Изольдовна, собирающаяся на следующей неделе на пенсию, показывая ей дорогу к столовой, спросила:
– Скажите, Забава, у вас нет сестры или какого-то такого же толкового? А то боюсь, мне так и не найдут замены и останусь я тут работать до самой смерти.
Юмор у нее был своеобразный, а манера общения настолько холодная, что не у всех посетителей хватало духу общаться с этой старой каргой, без тени страха в голосе. Но работу она свою прекрасно исполняла и была готова помочь в случае чего, если требовалось помощь или Забаве нужно было сориентироваться на новом месте.
Так пролетели четыре недели, незаметно подступила середина декабря. В воздухе запахло зимними праздниками. Алексея она не видела, тот ездил по командировкам. И они почти не пересекались. Забаве так было даже проще. Днем она работала, а вечером приходя с нее, смотрела и проверяла проект. И чем больше она с ним возилась, тем сильнее приходила к неутешительному выводу. Гребенкин прав, в проект закралась ошибка.
После двух недель плотного графика, она чувствовала, ей требуется передышка. Забава устроила себе на выходных отпуск. Погода стояла теплая, она решила посмотреть город, погулять по нему и может быть сходить в музей.
Ей хотелось увидеть старинный Омск. Тот, где в маленьких ветхих улочках таилось очарование южного, казачьего зодчества. Ускользающее былое. Одноэтажные домишки, по степному жмущиеся к земле между редко встречающимися каменными лавками.
Бредя по частному старому сектору, она слышала как снег, интенсивно скрипит под ногами, пока она разглядывала занесенные сугробами изгороди, дома с частично закрытыми ставнями. Многие из них не имели ни центрального отопления, ни удобств, ни воды, кроме общих колонок на улице. Это место всегда называли в городе – Волчий хвост за его форму. Здесь никогда нежили обеспеченные горожане. Беднейший район нового Омска.
Где-то лаяли псы, и визжала кошка, кто-то чем-то постукивал. Топились либо углем, либо дровами. И от этого в застывшем безмолвии, клонящегося к закату дня, в воздухе мелкой взвесью плыл дух печного. К нему примешивался карамельный сдобный аромат выпеченного хлеба. Нежный, манящий запах из детства. Он будил воспоминания о хрустящей корочке, сладкой начинке и травах с душистым пряным благоуханием.
Забава останавливалась и дышала этим воздухом. Втягивала запах свежей выпечки, опьяненная домашней атмосферой покоя и уюта. Дух этого места шептал ей, баюкая: будут дома, будет и Омск.
Она не заметила, как ворота ближайшего к ней дома скрипнули на ржавых петлях и отворились. Из них вышла маленькая старушка. Невысокая, древняя женщина, чье лицо было изборождено глубокими морщинами. Она ступала, утомленно шаркая, сутулясь. Одетая в изорванную серую телогрейку с ярко малахитовым платком на голове поверх шали, в руках она держала горячий хлеб. Он дымился, пах лакомо-притягательно. Рот Забавы мгновенно наполнился обильной слюной.
Старушка остановилась в метре от нее и скрюченными пальцами, покрытыми прозрачной, почти пергаментной кожей, разломила батон. Принялась крошить, роняя некрупные куски к ногам. Горячий мякиш, исходил паром, и под зов «гули-гули», со всей округи слетались птицы. Голуби, синички, снегири, воробьи. Девушка стояла, как завороженная, не в силах оторваться от зрелища.
– Детка, ты тоже хочешь, хлеба?
Только, когда она обратилась к ней, та поняла, женщина слепа. Не видит ее, но слышит. Но знает, как она стоит и дышит.
– С удовольствием, – прошептала Забава, подойдя ближе.
Старушка отделила кусок и протянула. Забава поднесла его к лицу, и сквозь морозную свежесть, ткнулась в белую душистость, ощущая, ошеломляющее наслаждение от сдобного запаха и тепла. Это было настоящее, живое.
– Очень вкусно. Спасибо. Вы тут живете? – спросила она, откусывая, и закатывая глаза от блаженства.
Хлеб казался невероятно вкусным. Настолько, что на контрасте испытываемых ею эмоций, захотелось рассмеяться. Она понимала птиц, которых очень много крутилось у ног женщины.
– Живу, – отозвалась женщина, продолжая крошить. – Пойдем. В доме согреешься. Чаем тебя напою.
В обычных обстоятельствах, Забава не пошла бы ни в какой дом. Тем более, когда через полчаса на улице стемнеет. Но отказываться, когда угостили, ей стало неудобно.
– Одна живете?
– Одна, – отозвалась женщина, пока заходили во двор, а затем через маленькие сени в дом, состоящий из двух комнат. Оба окна выходили на улицу. Дальняя спальня, а ближняя и кухня и зал. Все в одном.
Как слепой человек может печь хлеб? Как может жить один?
Забава оглядывалась, рассматривая советскую мебель, буфет, русскую печь. В доме еще сильнее пахло выпечкой, ощущался жар.
– У вас никого нет? Ни родственников, родни?
– Дети были.
Она пошаркала к печи и достала из двух форм два батона, выкладывая их неспешными ходом дрожащих рук на серую ткань. Затем открыла кадку с водой, привычным движением зачерпнула глубоким черпаком, налила в потертый алюминиевый чайник воду и поставила его на печь. Все делалось без спешки, будто зряче.
– Хлеб у вас чудесный. А продукты откуда?
– Приносит социальный работник. Да, ты садись, дочка, не стой.
Старушка сняла с себя платок с шалью открывая седую голову с плетеной косой, скинула фуфайку на стул стоящий у входа, осталась в нехитром халате, гамашах, и наклонившись к углу взяла пару дровишек, засунула в створ печи.
Так вышло, Забава никогда не была внутри подобных домов. Не слышала, как скрипят половые доски, пахнет старым деревом, печью, хлебом. Дом скромный, бедный, но чем-то хороший.
– Можно я сделаю несколько фотографий на память?
– Делай.
