Барбара Уоллес - Запомни: ты моя
– А какая тема? – спросила она.
Тут вдруг Марианна охнула и схватилась за живот. Луиза и Нико мгновенно кинулись к ней, но Марианна отстранила их со словами:
– Ни к чему паниковать. Просто ребенок толкнулся сильнее, вот и все. Думаю, будет футболистом. Дяде Нико придется потренироваться. – На ее лице была написана материнская безмятежность. Потерев живот, она спросила: – Ты готов быть тренером, дядя Нико?
Луиза живо представила, как Нико и его миниатюрное повторение гоняют мяч.
– Не уверен, что из меня получится хороший тренер.
– Тебе наверняка доставило бы больше радости, если он или она захотят собирать виноград.
– Я… Еще преждевременно обсуждать будущее ребенка. Навлечешь несчастье.
Марианна хмыкнула:
– Ладно. Подождем, пока он или она не родится. Хотя я все-таки думаю, что и девочка будет футболист кой.
Они обсудили несколько идей, пока неполадки в винном погребе не заставили Нико уйти. Луиза и Марианна поговорили еще немного, но было ясно, что беременная женщина устала, хотя и не желала признаваться.
– Не могу ничем заняться – уже через полчаса клонит ко сну, – пожаловалась Марианна и зевнула.
– Пользуйся возможностью, – посоветовала ей Луиза. – Кто знает, когда снова сможешь всласть поспать?
– Правильно. Я позвоню тебе завтра.
Луиза проводила ее до двери. Марианна вдруг повернулась с серьезным видом:
– Могу я тебя кое о чем спросить?
Луиза напряглась. Все было так хорошо, когда они были втроем и Нико с сестрой подкалывали друг друга. Почему у Марианны резко изменилось настроение? И к тому же она оглянулась, проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь.
– Конечно, – ответила Луиза.
– Мне показалось или Нико не проявил интереса, когда мы заговорили о ребенке?
Теперь, когда Марианна про это сказала, Луиза тоже так подумала. Действительно странно. Он был очень озабочен, узнав о ее беременности. Правда, тогда Марианна и ее муж поссорились, и Нико беспокоило будущее сестры.
– Ты же его слышала: он не хочет навлекать несчастье преждевременными разговорами.
– Но он раньше не отличался суеверием. – Марианна нахмурилась. – Он терпеть не мог, когда наша мама видела во всем приметы.
– Ваша мама видела во всем приметы?
– О, постоянно. Обычно после скандала с отцом. Эти приметы говорили ей, что им следует помириться.
– Видишь ли, твой ребенок – первый в нынешней семье Аматуччи. Может, для него это особая связь со своими родными корнями.
– Может, и так. Он любит традиции.
– Да он просто мог быть рассеян. Он очень занят… урожай, подготовка к фестивалю.
– Согласна. Он последнее время действительно рассеян. – Наморщенный лоб Марианны разгладился, и она улыбнулась такой же обезоруживающей улыбкой, как и у брата. – По крайней мере, часть его рассеянности по приятной причине, да?
Луизу проняла дрожь.
– Ты же сказала, что не веришь газетным сплетням.
– Не верю тому, что написано о Сладкой Луизе, но вот про тебя и Нико… Я видела фотографию, где вы танцуете. – Она толкнула Луизу плечом. – Molto гоmantico[2].
– Просто снято не под тем углом, – покачала головой Луиза. – Мы с ним друзья, и только.
– Друзья, говоришь? А он на самом деле скинул фотографа с твоего балкона?
Луиза вздохнула:
– Да. Но это не то, о чем ты думаешь. Ты же знаешь своего брата. Если происходит что-то такое, когда надо вмешаться, он автоматически это делает.
– Хм. Своего брата я знаю. – Марианна многозначительно улыбнулась. – Ты права. Мой брат любит брать на себя ответственность за все. А в этом случае я могу лишь порадоваться.
Ясно – дает понять, что у них роман, и ее не проведешь. Надо попросить Нико сказать сестре, что это не так. Но все же приятно знать, что Марианна не думает, будто Луиза нацелена соблазнить Нико из-за денег.
– Тебе действительно безразлично, что обо мне говорят… ну, о том, что произошло в Бостоне? А намеки на то, зачем я сюда приехала…
– Не говори глупостей. Ты не отвечаешь за то, что сделал твой бывший муж. И уж кого-кого, а тебя я никак не назову соблазнительницей. Стоит посмотреть, как ты одета. – Марианна махнула рукой на джинсы и зеленый хлопчатобумажный свитер, которые были на Луизе. – Я одета более соблазнительно.
– Все дело в туфлях на шпильках. В них кто угодно выглядит соблазнительно. – Луиза хотела отшутиться, но слезы все равно навернулись на глаза. Марианна и не представляет, как много значит вера в нее. Не в силах выразить словами свои чувства, она обхватила Марианну за шею.
– Не смей плакать на груди беременной женщины! Мои гормоны этого не вынесут, и я тоже заплачу. – Она крепко обняла Луизу и улыбнулась. – Я позвоню тебе завтра.
Луиза вытерла глаза.
– И… Луиза… – Марианна сжала ей руку. – Я рада, что вы с моим братом такие добрые друзья. У него не много друзей.
Не много друзей? И это с его-то харизмой?
– Ты шутишь? Мы с тобой имеем в виду одного и того же Нико Аматуччи?
– Знакомых много, но не настоящих друзей. Он не со всеми раскрывается. А это означает, что ты особенная.
Особенная…
Луиза уже спала наверху, в своей комнате, когда Нико вернулся домой. Он специально так рассчитал. Помня об их объятиях накануне, он решил, что лучше держаться на расстоянии, поэтому находился на работе как можно дольше: приходил поздно, а на виноградные плантации отправлялся уже на рассвете. Он изматывал себя, чтобы не было сил помыслить о ней, о том, как ее тело прижималось к нему.
Но у него возникли и другие мысли, взволновавшие его после визита Марианны.
«У сестры будет ребенок», – думал он, налив себе стакан кьянти. Полностью до него это дошло, когда она сегодня назвала его дядей Нико. У нее и у брата Анджел о свои семьи, а он – именно он – живет в фамильном доме. Он тот, кто дал слово никогда не повторять безумной жизни родителей.
Нико уселся на диван и уставился в темный квадрат незажженного камина, представив родителей. Вот они смеются и чокаются. Когда они пребывали в мирном настроении, то много смеялись, но когда наступали другие времена… Мама выгоняла отца из дома, и он жил в гостиницах.
Карлос говорил, что у них не было золотой середины, а Нико никогда не понимал, как можно жить таким образом. Как можно в мгновение ока перейти от злобы к любви. Нико как-то сказал Флориане, что одно дело – страсть в спальне, но совсем другое – когда страсть руководит твоей жизнью. Перед своим уходом Флориана заявила, что страсть ему неведома.
Ей было чем это доказать, а возражений у него не нашлось.
Интересно, что бы она сказала, увидев, как он скинул с балкона фотографа? Вероятно, не поверила бы своим глазам. Да он и сам не узнавал себя.
