Лина Серебрякова - Три года ты мне снилась

И проиграл. Ибо, несмотря на всю осторожность и уклончивость ответов, в воображении многодетной матери с четкой интуитивной уверенностью обрисовался сидящий напротив человек, едущий один, без семьи, в полную неизвестность. Даже Шук, родной его сын, крепко обнявший отца на прощанье у нее на глазах, ничего не изменил в этой картинке, но лишь сумрачно сгустил ее. Подобное открытие так поразило женщину, так покачнуло ее уверенность в своей незыблемой правоте, что она присмирела и замолчала до самого утра.

Наконец-то его оставили в покое.

Клим лег на спину и отдался на волю невеселым своим думам, раз-другой выходил покурить в пустой ночной коридор и снова думал, пока не заснул. И во сне, в который раз, увидел освещенную сцену, синее сияние навстречу, такое родное, близкое, будто часть его души.

«Что это? — приподнялся на локте. — Не она ли зовет меня — часть моей души?»

В легких рассветных сумерках, среди лесов и озер мчался длинный голубой состав. Слева разгоралась далекая заря. Сизые туманы лежали в долинах, просвеченные кое-где рыбацкими кострами. Чудился запах дыма, речной воды, примятой травы. Все это медленно уплывало, уходило вдаль, сменялось новыми реками, оврагами, полными утренних рос, зеленой густой листвы, озерами, подернутыми дымкой. Поезд мчался на юг.

Клим стоял в коридоре, смотрел в окно. Он что-то обдумал ночью, решил для себя и утвердился в верности того, на что решился.

Еще в вагонных купе мирно спали пассажиры, защищенные оконными плотными шторами от утренних лучей. И только неутомимые кавказцы с бесшумной проворностью уже сновали по тихому и свободному пока коридору с тряпками и маленькими ведрами в руках. Они уже работали «с товаром» под наблюдением босса. Кому же достаются легкие деньги? Лишь со стороны может показаться, что купить-продать ничего не стоит. Не тут-то было! И это надо уважать.

На Клима не обращали внимания, лишь изредка, случайно задевая, вежливо извинялись.

«Деловые ребята, — подумал Клим. — Но не дай Бог встать на их пути».

Он кое-что знал о фруктовой мафии, о том, как неуклонно и безжалостно она прокладывает себе путь. Вежливые работящие ребята. Он усмехнулся.

Подошел босс.

— Красивая природа, да? — спросил он. — Смотрю, наглядеться не можешь после морей да морей?

— Да, — ответил Клим, отвлекаясь от своих дум. — Ничего лучшего на земле не видел.

Босс покачал головой.

— Есть и получше.

— Горы? — догадался Клим.

Тот кивнул и мечтательно поцокал языком.

— Горы, дорогой, горы. Ты прав.

Они посторонились, давая пройти его парням. В коридоре начинали греметь раздвижные двери купе, выпуская людей с полотенцами через плечо. Заря за окном разгорелась, выкатилось солнце, а вместе с ним возникли откуда-то пышные белые громады облаков с алыми, еще зоревыми, кудрявыми краями.

— В Москву едешь? — поинтересовался босс.

— Да.

— Москвич сам?

— Нет.

— Помощь нужна? — тихо поинтересовался тот.

— Нет, — усмехнулся Клим.

Внизу, под мостом, туманилось озеро, едва отражая солнце и бело-розовые облака. Мелькали опоры, слышался усиленный металлом грохот колес.

Собеседник внимательно, будто оценивая, посмотрел Климу в лицо и многозначительно сказал:

— Подумай, капитан! Мы многое можем. Для хороших людей ничего не жалко.

— Для своих людей, имеется в виду? Нет, благодарю.

— Подумай. Мы в беде не бросаем.

— Уже подумал. Благодарю, нет.

Шустрые ребята закончили свои дела и исчезли с глаз долой за дверями своих купе.

— Классная организация, — одобрил Клим, знавший толк в дисциплине. — Крепко ты их держишь.

— А как же, дорогой! Как ты на своем корабле, так и мы плаваем в чужом море и работаем, работаем под единой рукой. И заметь, ни одного недовольного!

— Еще бы! — усмехнулся Клим, не напоминая южанину о постоянных разборках в порту. — У каждого своя колея.

— Да, да, у каждого своя работа. Ты прав, дорогой. Жаль, что отказываешься. Мир тесен, еще встретимся с тобой.

— Все бывает.

— Гора с горой, как говорится, не сходится, а человек с человеком хоть изредка да встречается.

— Возможно. Но я уже не старпом, Магомед, и навряд ли пригожусь вашему бизнесу.

— Как знать, дорогой. Знакомый честный человек — это для нас драгоценность высшей пробы.

— Ну-ну.

6

Утро пришло свежее, румяное. А как много обещал день! Ирина слегка потянулась и откинула одеяло.

— Ах, как же все это получилось? — Не в силах сдержать радость, она прижала руки к груди. — Вчера на банкете у Насти. Что за волшебная сказка! Я вновь ощутила себя женщиной! Вит! Пусть все будет! Сегодня. Он придет. Нет, вначале позвонит. Ах, уже девять, я теряю время! Надо все убрать и, в первую очередь, самое себя. Где мое шелковое платье? Нет, сначала французский шампунь!

За окном, за тюлевой занавеской, слегка припорошенной тополиным пухом, уже зацветала темная липа: ее желтые шарики лопнули, цветочки раскрылись вместе с душистыми пестиками и разлили в воздухе медовый, ни с чем не сравнимый аромат, заполнивший все комнаты. Ирина прошлась по квартире, смеясь, напевая, и вспоминала, вспоминала, то молча, то вслух, как на репетиции.

— Что он мне говорил такое?.. Что свела его с ума, что он еще не видел таких женщин! Что придет, придет сегодня, с цветами, чтобы положить их к моим ногам. Милый мальчик! Все это немного наивно, но пусть, пусть будет все. Все!

— ...И Настя. Настя! — счастливо удивлялась Ирина. — Обнимала меня, желала счастья. Мы даже всплакнули с ней на кухне, когда все ушли. И вызвала для меня такси. Павел заплатил шоферу. А где же был Вит? Ах, он уже ушел, у него старенькая мама. Старенькая? У такого молодца? Ах, пусть, пусть... Настя права, милая моя подруга. Восемь лет вдовства! Как он молод и свеж, как он любит меня! — пропела она, мимоходом делая обычные утренние дела, отчего все полочки, коврики, зеркала и кухонная утварь светились по-утреннему свежо и весело.

По комнате летали пушинки, садились на пол и катились в уголки, и вновь взлетали от сквознячка. Это только снежинки летят вниз, а тополинки за окном и по комнате взмывали вверх и кружились в дуновениях ветерка, как живые, или плыли, покачиваясь, по воздуху, который, должно быть, слишком плотен для них! Надо же! Воздух и слишком плотен!

— О, Вит! Еще немного, и ты звони, звони, я буду совсем готова.

В цветастом халатике в ванной перед зеркалом Ирина накладывала легкий макияж.

— Неужели это возможно? — не верилось ей. — Он еще спросил: «Я не нарвусь?» Имел в виду мужа...

Опустив голову, она задумалась, глубоко вздохнула. Поднялась, вышла на балкон, посмотрела вдоль переулка, немноголюдного в это воскресное летнее утро, перевела взгляд на храмы в строительных лесах, на ясный мерцающий огонек в одном из сумрачных окон. И долго стояла, пока не рассеялась грусть в душе, пока не вернулась, робко, неуверенно, утренняя радость.