Мэри Лайонс - Давай поженимся!

– Если… если ты хочешь обойти со мной дом, тебе придется подождать, пока я накормлю мать завтраком, – нервно сказала Эмбер.

– О, сделай одолжение. Я поражен тем, что тебе, кажется, необходима дуэнья – это в наше-то время, – заметил он с нескрываемой издевкой. – Как мне представляется, твоя репутация должна быть безупречной, раз ты живешь вместе с дочкой и матерью.

И как ей могло когда-то померещиться, что она бредит этим скверным, ехидным человеком! – недоумевала про себя Эмбер, стараясь, не задев Макса, протиснуться к входной двери.

– Моя мать больна! – взмолилась она, так как он загородил проход.

– Ну, мать больна… А дочь? – лукаво спросил он. Вместо ответа Эмбер взглянула на него с вызовом, решив хранить молчание, но тут напряженность между ними усилилась настолько, что Эмбер испугалась. Губы Макса крепко сжались, под скулами перекатывались желваки, глаза превратились в синие льдинки. – Не вздумай меня дурачить, Эмбер! – Его резкий, злой голос прозвучал ударом кнута в тихой, мирной комнате. Он схватил руками ее хрупкие плечи; железные пальцы, словно когти хищной птицы, вонзились в мягкую плоть и с силой встряхнули Эмбер, как тряпичную куклу.

– Отпусти меня! – закричала она, пронзенная болью, и начала отчаянно вырываться из его железных рук.

– Только после того, как ты поймешь, что дурачить меня бесполезно! – прорычал он угрожающе. – Я хочу видеть мою дочь.

– Это невозможно… – начала было она, но Макс легко, как перышко, оторвал ее от пола, одной рукой намертво прижал к своему твердому телу, а второй – схватил за подбородок и повернул ее голову к своей. На миг перед взором Эмбер мелькнули его стальные от злости глаза, но тут же его губы властно овладели ее ртом и безжалостно, причиняя сильную боль, впились в него, понуждая раскрыться. Эмбер пыталась протестовать, но из ее груди вырывались лишь нечленораздельные звуки. Как она ни старалась, извиваясь, освободиться из его объятий, все было напрасно! Но вот его рука медленно заскользила вниз по изгибам ее тела, губы из орудия пытки превратились в средство наслаждения, осторожно, нежно касаясь ее рта, они пробудили в ней ответное желание, с которым она была бессильна справиться.

Предательский жар охватил ее трепещущее тело, исходивший от его ласковых губ и языка соблазн пробудил давно дремавшие в ней чувства. Но, даже одурманенная любовным жаром, охватившим ее душу и тело, Эмбер все же отдавала себе отчет в том, что Макс использует свой, бесспорно, большой сексуальный опыт как оружие для утверждения власти над ней. Впрочем, с тех пор как ее так целовали, прошло восемь долгих, долгих лет, и, охваченная желанием, она не могла совладать со своим телом, с готовностью отозвавшимся на призыв страсти.

Миновала, казалось, вечность, прежде чем Макс поднял голову и взглянул на зардевшиеся щеки Эмбер. Она медленно раскрыла глаза и какое-то время смотрела на Макса в растерянности, потрясенная и взволнованная его атакой на ее давно дремлющую чувственность. Но, когда ее отуманенное сознание вернулось к суровой, неприглядной действительности, Эмбер громко всхлипнула и вырвалась из его объятий. С ужасом глядя на него, она старалась успокоить свое прерывистое дыхание.

Что она себе позволила? Совершенно убитая тем, что еще продолжает трепетать от чувственного возбуждения и дышит так, словно пробежала целую милю, Эмбер сгорала со стыда. Как могла она с такой готовностью откликнуться на ласку мужчины, который однажды вероломно бросил ее, а теперь, бесспорно, собирается предъявить родительские права на ее дочь? Не иначе как она полностью лишилась рассудка!

Суровое, напряженное лицо Макса побледнело под загаром, синие глаза отливали сталью. Он, правда, тоже дышал тяжело, но без труда обрел голос.

– Это была ошибка, и она более не повторится, – мрачно сообщил Макс. – Но, рискуя показаться однообразным, я все же скажу, что уже говорил. Я хочу видеть мою дочь.

– Очень жаль, но ее нет дома, – в ярости выпалила Эмбер.

Секунду спустя, осознав, какой ужасный промах она допустила, Эмбер побледнела как полотно и чуть не лишилась чувств. Ведь если у нее и была хоть капля надежды опровергнуть отцовство Макса, то теперь она сама лишила себя этого.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Как же она могла так оплошать?

Эмбер буквально швырнула жестяную форму с хлебом в горячую духовку и с грохотом захлопнула дверцу, но от этого не перестала злиться на себя. Надо же было совершить такую глупость!

Сознание того, что вина не на ней одной, служило слабым утешением; поцелуй Макса настолько ее взбудоражил, что она забыла, ночь на дворе или день, где уж тут выдержать подобный допрос! Но, сказав, что дочери его нет дома, она допустила промах, исправить который невозможно.

Ах, если бы сейчас она могла укрыться в тишине своей спальни, выплакаться там и дать выход кипевшей в ней злости – и на себя, и на Макса! Увы, такой возможности у нее нет: она должна приготовить матери завтрак. Но, хлопоча у плиты, Эмбер не могла унять дрожь в руках и коленях, особенно когда снова и снова вспоминала, как Макс стремительно приблизился к ней и впился в нее взглядом.

Скандала не было. Ему даже не пришлось повышать голос. Едва заметив, что его лицо залилось краской гнева, щека задергалась, а губы сжались в тонкую линию, она немедленно сдалась.

– Я… я не солгала. Я говорю правду, – быстро проговорила Эмбер, избегая его холодного, сурового взгляда. – Люси сейчас действительно нет дома.

– Я рад, что ты решила вести себя благоразумно, – с удовлетворением отметил Макс. – В таком случае скажи, пожалуйста, где именно находится в данный момент моя дочь?

– Она… она в Лондоне с семьей Роуз Томас, – пролепетала Эмбер. Ей пришлось объяснить ему, что Люси возвратится завтра, и только тогда он выпустил ее из комнаты.

Облокотившись на теплую плиту, Эмбер прилагала отчаянные усилия, чтобы привести в порядок свои мысли. Но, как она ни старалась, ей не удавалось ничего додумать до конца – мешали воспоминания о Максе, его чувственных губах, прижавшихся к ее рту, о трепете, охватившем ее тело в ответ на страстный призыв его губ и рук.

О небо! Что же ей делать? Эмбер тихо застонала, понимая, что никакая сила не может помешать Максу завтра увидеться с дочерью. А что дальше? Он будет настаивать на том, чтобы девочка узнала, кто ее отец?

Эмбер содрогалась при мысли, что спокойный, счастливый мир ее дочери рухнет, а предотвратить беду она не способна. Не исключено, конечно, что Люси, никогда не знавшая отца, обрадуется тому, что она дочь такого красивого и богатого человека. Человека, который может удовлетворить любую ее прихоть, купить, например, пони, о котором она мечтает целых два года.