Элизабет Эштон - Великодушный деспот

Полина беспокойно шевельнулась на стуле.

– Мне не нравится их представитель... он позволяет себе слишком много вольностей, – призналась она и тут же пожалела об этом.

– Тогда заставьте Майка иметь с ним дело, и потом, не могли бы вы писать чуть-чуть поразборчивей?

Она кивнула, подавляя желание возмутиться и вспомнив, что ей следует быть готовой к замечаниям и прислушиваться к критике.

– Я... я Постараюсь.

– Молодец! На сегодня достаточно.

Полина осторожно отпихнула от себя Герцогиню и встала. Она не очень-то хорошо начала эту встречу и теперь чувствовала, что должна как-то извиниться перед ним.

– Простите, что устроила здесь сцену, – смиренно сказала она. – Спасибо вам, что вы были так терпеливы со мной. – Она заметила, что все еще сжимает в руке мокрый скомканный платок. – Я попрошу Линетт выстирать его для вас. – Девушка уже смелее взглянула ему в глаза. – Я буду стараться изо всех сил... э-э... чтобы устроить вас. – Она вспомнила фразу тетушки Марион.

– Вот и отлично, – весело откликнулся Энтони. – Надеюсь, я смогу помочь вам встретить суровую правду жизни подготовленной. Потому что какую бы должность вы впоследствии ни занимали, вам все равно потребуется дисциплина и профессиональное отношение к делу.

Последние слова сильно охладили Полину. Еще совсем по-детски она думала, что Марш должен был бы гораздо мягче и нежнее откликнуться на ее извинения.

– А теперь я могу пойти и принять ванну?

– Сначала внесите эти деньги в книгу приходов и положите их в кассу.

«Просто школьный учитель какой-то», – фыркнула она про себя, послушно исполняя это указание.

Энтони с сомнением посмотрел на неразборчивые каракули.

– Надеюсь, вы сможете это потом прочесть?

– Знаете, почерк у меня такой же непослушный, как я сама, – коротко ответила Полина. – Но я его разбираю, и, как ни странно, Майк тоже.

Она захлопнула книгу и пошла к двери, но на пороге ее снова остановили.

– После ванны не могли бы вы переодеться в юбку?

Она, не понимая, уставилась на него:

– Юбку?..

– Да. Сегодня мой первый день в новом владении, ваша тетушка очень любезно предложила пообедать всем вместе, и мне хотелось бы обедать с молодой барышней, а не с мальчиком-конюхом.

– О! – Она вышла, громко хлопнув дверью, и услышала за спиной смех.

В ванной Полина решила, что ничто не заставит ее наряжаться ради Энтони. Накинув старую рубашку, она пошла в заднюю комнату, которая всегда была ее собственной, в то время как тетушку она предпочла переселить в большую комнату в передней части дома, раньше принадлежавшую отцу. Из окон были видны конюшни справа, и это послужило одной из причин, почему ей так полюбилась эта комната; а другая причина заключалась в том, что под окном росла роза и ее бутоны поднимались до самого подоконника. Девушка взяла свои старые брюки для верховой езды и застыла размышляя. Сегодня днем ей надо давать еще один урок, потом нужно будет засыпать кормушки и поменять подстилки у лошадей. Она же не может без конца переодеваться, только чтобы угодить прихотям Энтони. Он не должен этого требовать. Все-таки Полина бросила штаны на пол и отодвинула занавеску, закрывавшую нишу в стене, которая выполняла роль гардероба. Коллекция ее платьев была более чем скудной, на излишества никогда не хватало денег, да и некуда ей наряжаться. На глаза попалось зеленое кримпленовое платье, самое последнее приобретение, и, сбросив широкую рубашку, Полина надела его. Оно было очень простым, без изысков, но цвет удачно подчеркивал свежесть ее лица, а волосам придавал какой-то медный оттенок. Полина причесалась, чтобы создать хоть какую-то видимость порядка на голове, и сунула узкие ступни в кремовые сандалии. Большого зеркала в комнате не было, но в зеркале на туалетном столике отражались слегка загоревшее лицо, широкоскулое, резко сужающееся к треугольному подбородку, большие серые глаза, опушенные длинными темными ресницами, и красиво очерченные тонкие брови. Полина не пользовалась косметикой, но выглядела юной и нежной, как весенний бутон. Внизу зазвенел колокольчик, означающий, что обед готов, так что у нее не оставалось времени пожалеть о своем решении. Пора было спускаться вниз в требуемой юбке и на тот раз позволить Энтони одержать победу.

Тот тактично промолчал, но в глазах его читалось одобрение, когда девушка заняла свой стул. Энтони сидел во главе стола, и она с болью подумала, что это было место ее отца. Теперь у дома появился новый хозяин. Майк через стол с ужасом уставился на нее.

– Ты что, на весь день так вырядилась? Я же не могу все сделать один в конюшне!

– Нет, конечно, просто... – Она вспыхнула от смущения.

Тетушка Марион мягко сказала:

– Я так рада, что ты переоделась, дорогая, теперь наш обед превратился в небольшой праздник.

– Вот именно, – подхватил Энтони, – и мы сейчас будем его бурно отмечать. Я купил бутылку вина.

Тут Полина заметила, что на столе возле каждого прибора стоят бокалы из прессованного хрусталя, один из самых бережно лелеемых наборов отца, и моргнула, опять подумав о том, что теперь все это принадлежит чужаку. Энтони наполнил ее бокал. Она с любопытством смотрела на тонкую загорелую руку, державшую бутылку, холеную руку с аккуратно наманикюренными ногтями, и ей смутно подумалось: «Интересно, а кем же он работает?» Явно его работа хорошо оплачивалась, и столь же явно ему не приходилось заниматься ручным трудом. Постепенно разговор совершенно непредсказуемо перешел на церкви Восточной Англии, о которых тетушка Марион могла рассказывать часами.

– Мы очень гордимся нашими церквами пятнадцатого века, – говорила она. – А здесь, в округе, есть превосходно сохранившиеся так называемые шерстяные церкви, это те, которые возводились на доходы от шерсти в Тавернхэме, Мэлфорде и Нейленде. Их строили из кремневой гальки, так как камень и кирпичи здесь достать трудно, и жители всех окрестных деревень собирали гальку и в корзинах подносили строителям.

– И все это возведено во славу Господню потом и кровью несчастных рабов, – пошутил Энтони.

– Ну что вы, напротив, все охотно трудились на строительстве или жертвовали на него деньги, да и сами строители были мастерами-ремесленниками. Ведь в те времена церковь была центром всей деревенской жизни и служила не только для проведения религиозных обрядов, но и для собраний общин, а иногда даже заседаний суда. На церковной паперти совершались торговые сделки, а в самом соборе устраивались праздники. Все гордились своей церковью и спорили, чья лучше. Можно себе представить, как в старые добрые времена прихожане из Тавернхэма говорили мэлфордцам: «У нас колокольня выше, чем у вас», а мэлфордцы на это возражали: «Ну и что, зато у нас неф длиннее». Конечно, сейчас от всего великолепия остались только стены, но когда-то, еще до разорения, там были прекрасные росписи, резьба, великолепные хоругви, все в золоте и драгоценностях.