Кейт Уолкер - На вершине мира

Ни с чем.

– Что за плохие новости?

Нет, черт побери, огонь хорошо разгорелся и не нуждался в поддержке. Он будет выглядеть последним дураком, если не повернется. Клементина заподозрит, что что-то не так, а это ни к чему. Она должна думать, будто прагматичные вещи – свечи, тепло и свет – единственное, что сейчас занимает его голову.

– Что за плохие новости? – повторил он, развернувшись к ней.

Она стояла за старым потертым диваном, опираясь на его спинку, и Карим мысленно отругал себя за то, что забыл о ее травме. Если бы не это, они, вероятно, уже были бы в пути. Но Клементина упала, а он принес ее в дом на руках. Еще одна деталь, заставившая его отложить планы, которые и так шли к чертям. Все, чего хотел Карим, – поскорее выполнить просьбу отца и вернуться к своим делам. Пока это еще возможно.

Тихо чертыхнувшись, он нащупал телефон в кармане джинсов и в очередной раз проверил его. Сигнала по-прежнему не было. Ни капли надежды дозвониться куда-нибудь. Они в западне. И, словно в подтверждение его мыслей, ветер на улице завыл с двойной силой, закручивая и швыряя снег.

– Еда, – сказала Клемми. Она заметила, что Карим растерян и погружен в себя. – В холодильнике мало что осталось, а я ничего не могу приготовить. Плита электрическая… – Она махнула рукой в сторону старомодной, но вполне оборудованной кухни. – Так что плиты нет, нет и чайника. Могу предложить бутерброд…

– Я сделаю. – Карим вскочил и направился к кухне.

Почему он постоянно демонстрирует, как ему некомфортно рядом с ней? Одно дело – проверить телефон один, два раза, но он делал это уже раз сто и перестал бегать к ее машине только тогда, когда ветер буквально отбросил его в сторону.

– Нет, я сама, – запротестовала Клемми, отодвинув его и прыгая на одной ноге. – Пусть маленький и старый, но все же это мой дом. Ты не имеешь права врываться в него и распоряжаться только потому, что являешься наследным принцем бог знает чего…

– Я думал о твоей ноге. – Он насмешливо растягивал слова, наслаждаясь эффектом: девушка отпрянула, осознав свою неправоту. – Ты на ней стоять можешь?

– Я в порядке.

«Я сделаю это или умру», – поклялась про себя Клемми, выложив остатки хлеба из корзины на деревянную доску. Она уже сожалела, что не позволила Кариму заняться бутербродами. Нога ныла и болела при каждом движении, особенно когда приходилось опираться на нее. Она распахнула дверцу холодильника и, балансируя на здоровой ноге, принялась изучать его скудное содержимое.

– Сыр? Салат? – спросила Клемми.

Нетерпеливый вздох за ее спиной должен был бы предупредить ее, но она твердо решила не оглядываться. Вдруг ее схватили, подняли в воздух и насильно унесли в гостиную. Карим бесцеремонно бросил ее на диван и уложил на подушки, когда она предприняла попытку подняться.

– Оставайся здесь!

Казалось, он отдает команду собаке, от которой ждет только повиновения. Но Клемми не стала с ним спорить. Он был прав насчет ее ноги, хотя ей не просто было признать это. А тепло в гостиной было уютным – после промерзшей кухни. Она обняла подушку и подвинулась ближе к камину. Правда, это не помогло забыть о прикосновении Карима, не успокоило ее колотившееся сердце. Рукав, за который он держал ее, хранил его запах. Считая, что Карим занят приготовлением бутербродов, Клемми не смогла противиться первобытному инстинкту и потерлась шеей о рукав, втягивая в себя воздух.

– Еда… Или что-то вроде того.

Она подпрыгнула, как испуганная кошка, когда перед ней появилась тарелка. Видел ли он, чем она занималась? Заметил ли предательскую реакцию? Запах Карима витал у ее ноздрей, и она почувствовала, как нервы сжимаются в комок, больно покалывая в области живота, словно сотни иголок. Он подошел ближе к огню. Сядет ли он рядом с ней на диван? Клемми не знала, сможет ли она вынести эту близость, справиться с ней. Но в то же время она до дрожи мечтала об этом, жаждала прикоснуться к нему хоть пальцем.

Ей не удалось сдержать вздох разочарования, который она издала, как только Карим выбрал другое место, придвинув старенькое кресло к камину и устроившись в нем со своей тарелкой. Он уловил этот вздох, его брови поднялись, и Клемми уже была готова услышать какое-нибудь саркастическое замечание. Однако его не последовало.

– Почему ты здесь живешь? Среди всего этого? – поинтересовался Карим.

Он обвел комнату оценивающим взглядом, и Клемми стиснула зубы. Она и так знала, что ее коттедж очень стар. Но именно таким он ей нравился. Таким его оставила Нэн, а после ее смерти он дарил Клемми замечательные воспоминания о коротких визитах сюда в детстве.

– Ну, извини, что это не дворец, к которому ты привык.

– И ты тоже, – парировал Карим. – И уж точно не дворец, в котором тебе предстоит жить.

«Лучше не напоминай!»

Неужели он и правда считает, что она способна думать об этом доме в таком ключе? Что она предпочтет мраморную холодность дворца в Растаане, который был ей предназначен еще с детства и из которого она уже мечтает сбежать?

– Но это мой собственный дом! Только мой, и ничей больше.

До приезда Карима никто из Маркхазада или соседних королевств не знал о коттедже. Карим вторгся в ее личное пространство, ведя себя по-хозяйски, забирая то малое, что осталось от ее уединения. Ее жизнь ей больше не принадлежит. Даже если она будет покидать дворец, к ней постоянно будет приковано внимание людей. А внутри… Клемми отказывалась даже думать о том, какой будет ее жизнь с мужем, которого она не выбирала, о пустоте брака, которого не избежать.

Если бы он выглядел как Карим…

– Твой? – Карим поднял брови и уставился на нее.

Она его заинтриговала.

– Здесь жила моя бабушка, и я изредка приезжала к ней в гости, когда была маленькой. Дом она завещала мне. Я здесь прожила не так долго, поэтому смысла что-либо менять не было, и…

Девушка откусила кусочек бутерброда. Крошка попала ей в дыхательные пути, и Клемми закашлялась. Она нервно схватила стакан воды – единственного, что нашлось в доме из напитков, – и сделала несколько больших глотков. Клемми надеялась, что Карим не заметит слезы в ее глазах или примет их за последствие кашля и не разглядит истинной причины: реакции на жестокую комбинацию воспоминаний и боязни нерадужного будущего. Карим не сдвинулся ни на миллиметр, даже не моргнул. Он только замер, держа в руке бутерброд. Клемми ощутила на себе его пристальный взгляд. Темные глаза мужчины, казалось, раздевали ее, делая уязвимой и абсолютно беззащитной.

– Позавчерашний хлеб. – Она заставила себя найти оправдание, помахивая бутербродом и надеясь, что это его отвлечет. – Он слишком черствый.

Клемми скорчила гримаску, пытаясь проглотить еще кусок.