Сандра Мартон - Ради счастья дочери
– Подождем, пока дети вернутся, – сказал он, поворачиваясь к Энни, – и тогда скажем… я скажу им, что не должен был говорить, что мы собираемся начать все сначала.
– То есть скажешь правду.
– Одну только правду, и ничего, кроме правды. Да.
Энни кивнула. Встала и прошла в кухню. Чейз последовал за ней. Опустился на стул.
– Послушай, я знаю, что это будет не так легко, но…
Энни молча хлопнула дверцей буфета, и он вздрогнул.
– Если ты собираешься приготовить еще кофе или чай…
– Именно это я и собираюсь сделать.
– …то мне не надо. Последняя дюжина чашек все еще плещется у меня в животе.
– Может быть, что-то другое? Горячий шоколад?
Брови Чейза полезли вверх.
– Ну, не знаю, возможно…
– Может быть, болиголов? Большую чашку?
– Не стоит так вести себя, Энни. – Он встал, подошел к холодильнику и открыл его. – А пива нет?
– Нет. – Энни проскользнула у него под рукой и захлопнула дверцу холодильника. – Я, – сказала она самодовольно, – не пью пиво.
– Могу поспорить, что женоподобный поэт тоже не пьет пива.
– Же… – Энни, зардевшись, осеклась. – Если ты имеешь в виду Милтона…
– Как насчет диетической кока-колы? Или это тоже не в твоих привычках?
Энни бросила на Чейза сердитый взгляд. Потом подошла к шкафу и распахнула его.
– Вот, – сказала она, кидая ему банку. – Пей свою кока-колу, хотя еще только шесть часов утра. Может быть, твоя голова после этого просветлеет, и ты предложишь что-нибудь дельное.
– Я уже предложил. – Чейз дернул за кольцо на банке и скривился, глотнув теплой газированной воды. – Я сказал тебе, – он достал из морозилки лед, положил несколько кубиков в стакан и налил в него колу, – когда дети вернутся домой после медового месяца, я признаюсь им, что мы слегка приукрасили правду ради их благополучия.
– Мы? – мягким, но угрожающим тоном спросила она.
– Хорошо. Я. Я это сделал. Я приукрасил правду.
– Чейз, ты солгал.
Чейз медленно допил свой стакан и прижал его ко лбу.
– Я солгал. Все в порядке? Тебе легче?
– Да. – Энни пожала плечами. – Нет. – Она долго смотрела на него, потом отвернулась и занялась кофе. – Ты солгал. Но я тоже принимала в этом участие.
– В чем? О Боже, я на ногах уже больше суток, и мой мозг отказывается соображать. Что теперь тебе не нравится? Я сказал, что объясню Дон, что это была целиком моя идея. Больше я ничего не могу сделать, верно?
– Но ведь я, как и ты, несу ответственность за весь этот кошмар. – Энни вздохнула и провела рукой по лицу. – Дон спросит меня, почему я ничего не сказала, если знала, что ты лжешь. Когда ты заявил ей, что мы думали о примирении, я могла бы сказать, что это не так, что ты это выдумал.
Чейз почувствовал, как защемило сердце.
– Но ты не сказала… Почему?
Ее волосы упали на лоб – мягкими, блестящими локонами. Ему захотелось коснуться их. Она вздохнула.
– Ты подумаешь, что я сошла с ума.
– Посмотрим.
– Потому что в глубине души я понимала, что это единственный способ заставить ее перестать сравнивать себя и Ника с нами. Это так глупо с ее стороны. То, что мы с тобой разлюбили друг друга, вовсе не означает, что и они обязательно разлюбят… – Энни вызывающе посмотрела на него. – Ну, по-твоему, я спятила?
Какое-то неопределенное чувство шевельнулось у него в душе. Облегчение, сказал он себе. А что, собственно, еще?
– Я не думаю, что ты сошла с ума, – улыбнулся он. – Но ты должна признать, что совсем заблудилась в дебрях правды и лжи, как и я.
Она кивнула.
– Ладно, когда они вернутся, мы оба сознаемся, что выдумали это из лучших побуждений. – Губы Энни задрожали. – Дон очень расстроится. И рассердится.
– Это пройдет.
– Мы с ней никогда не обманывали друг друга, Чейз. Даже когда… когда мы с тобой окончательно решили разойтись, мы сказали ей правду.
Чейз посмотрел на нее и осторожно произнес, глядя, как Энни вытирает глаза рукой:
– Ну, может быть, есть другой выход. – Он выдавил из себя улыбку. – Мы и вправду могли бы попробовать еще раз…
– Что?
– Конечно, не по-настоящему, – быстро сказал он. – Могли бы притвориться. То есть провести какое-то время… неделю… вместе. Пообедать в ресторане, поговорить. Что-то в этом роде.
Энни уставилась на него. Ее глаза округлились и стали очень темными.
– Притвориться?
– Ну да, – отрывисто бросил Чейз. – Просто чтобы легче было посмотреть детям прямо в глаза и сказать: мы пытались…
– Нет, – Энни покачала головой. – Я… я не могу.
– Почему?
Она искала ответ. В самом деле, почему бы и нет? Они могли бы пожать друг другу руки, заключить сделку и притвориться ради счастья дочери.
Нет, она не смогла бы… Видеть Чейза целую неделю? Семь дней улыбаться ему за обедом? Слышать его голос? Идти рядом с ним? Нет, это было бы слишком… слишком…
– Это было бы неправильно, – резко сказала она. – Нет необходимости громоздить одну ложь на другую. – Она встала, взяла кофейник и вылила его содержимое в раковину. – Ты был прав. Еще глоток кофеина – и меня стошнит.
– Энни…
– Что? – Она обернулась. – Это не подходит, – спокойно сказала она. – Ни для тебя, ни для меня, ни для кого-то еще.
– Никому и не нужно об этом знать.
Энни выпрямилась.
– А как насчет твоей невесты? Как ты все объяснишь ей?
Чейз пожал плечами. Еще одна ложь вернулась бумерангом и ударила его.
– Ну… – протянул он, – ну, я бы ей сказал… сказал бы… – Его глаза встретились с глазами Энни. – Я скажу ей то, что ты сказала бы своему женоподобному поэту.
Энни вспыхнула.
– У тебя, Чейз Купер, есть одно качество. Ты всегда умел подбирать слова. Я ведь говорила тебе, что Милтон – профессор в колледже.
– Он – косноязычный идиот, и могу поспорить на что угодно, что ты ходишь на один из его курсов. Как он называется? «Как в двадцать первом веке говорить на языке шестнадцатого века»? «Пятьдесят способов превратить обычный образ мысли в полное помутнение рассудка»? Энни, зачем ты шатаешься по всяким дурацким курсам, которые читают ничтожества?
– Конечно, мистер Купер, вы не ничтожество.
– Ты совершенно права. По крайней мере у меня на руках есть мозоли. Я знаю, что такое честный труд.
– Извини, Чейз, ты лишился права пользоваться этим словом. Слово «честность» теперь запрещено для тебя – после той чудовищной лжи, которую ты нагородил нашей дочери.
– Ты именно так с ним познакомилась?
– С кем?
– С Хофманом. Я прав? Ты посещала курс, который он вел.
– Милтон – ученый-шекспировед, пользующийся хорошей репутацией.
– Репутацией в чем? В соблазнении замужних женщин?
