Сабрина Джеффрис - Когда летят искры

Хотя Мартин уже раньше слышал, как они называли ее «Элли», он не сознавал, как это имя подходит ей. «Мисс Бэнкрофт» или даже «Элинор» звучало бы очень элегантно в высшем обществе. «Элли» напоминала свежую деревенскую девушку, с которой мужчина мог поваляться на сене.

Господи. Он не должен так о ней думать!

— Все готовы к обеду? — спросил появившийся в дверях Хаггетт.

Мартин удивленно посмотрел на мисс Бэнкрофт.

— Мы не хотели садиться за стол без вас, — объяснила она. — Это было бы невежливо.

Вежливо или невежливо, но никто никогда не садился за стол, не дождавшись его.

Он не сосчитал приборы, так как был уверен, что Хаггетт ждет в кабинете, пока он закончит дневную часть своей работы. И это было не обедом, а потреблением пищи. Обеды были тогда, когда во главе стола всегда сидела его мать. И так происходило, пока она не умерла десять лет назад. И она даже говорила, что если его не будет за столом вовремя, то обеда он не получит. А такое случалось довольно часто, и поскольку он был непокорным ребенком, увлеченным научными опытами, то забывал о времени.

— Мне взять лакеев на сервировку стола? — спросил Хаггетт.

Мартин взглянул на своего дворецкого и на этот раз заметил, с каким волнением смотрит Хаггетт, ожидая его реакции на зеленые украшения. Но вопрос относился не только к обеду. Дворецкий ожидал одобрения. Он хорошо понимал, что, заботясь и поддерживая мисс Бэнкрофт и детей, переходит границу дозволенного. Теперь ему требовалось прощение. Вопрос состоял в том, даст ли ему Мартин это прощение. Он должен это сделать, потому что, ругая Хаггетта, он осуждал бы мисс Бэнкрофт, а Мартину так не хотелось еще раз ранить ее. Он подошел и остановился во главе праздничного стола.

— Да, Хаггетт, пусть нас обслуживают лакеи. Мы готовы.

Глава 5

«Дорогая Шарлотта!

Будьте осторожны, моя дорогая. Наступит день, когда вы будете меньше всего этого ожидать, а я появлюсь на пороге вашего дома, и вы увидите, что я совсем не такой, каким вы меня представляете.

Ваш кузен

В течение следующей пары дней Элли заметила, что у них с лордом Торнклифом наступило неустойчивое перемирие. Он казался менее раздражительным. Она судила об этом вовсе не по его отношению к праздничным украшениям, ибо Чарли продолжал настаивать, что его милость назвал их «рождественской ерундой». Примерно так же он выразился насчет рождественских песенок, когда спасал их. Совершенно очевидно, что ему особенно не нравились эти праздники.

И несмотря на это Торнклиф не только терпеливо переносил хлопоты, но пытался по-своему проявлять дружелюбие; Хотя днем, пока она и дети знакомились с его обширными владениями, барон куда-то пропадал, вечером он обедал дома. И даже сидел с ними после обеда в гостиной, где стены были выкрашены в тон панелям из орехового дерева. Торнклиф просматривал газеты, или наблюдал, как дети разыгрывали шарады, или слушал, как она читала вслух «Осаду Коринфа» Байрона. Иногда он сам читал детям.

Но дружелюбие заканчивалось, когда Элли отводила детей спать. Тогда он исчезал и они снова становились чужими друг другу. Даже если она и возвращалась в гостиную, Мартин не возвращался. Иногда, читая в одиночестве или сидя с тетей Элис в ее комнате, она сомневалась, а не существовал ли тот изумительный поцелуй лишь в ее воображении.

На четвертый вечер их пребывания в Торнклиф-Холле, когда до сочельника оставалось два дня, дети предложили сделать «горящего дракона».

— Вы с ума сошли? — возмутился барон. — Об этом не может быть и речи. В моем доме не будет чаш с горящим бренди.

— Знаете, в этом нет ничего плохого, — заметила Элли, хотя его слова не удивили ее, — если соблюдать все предосторожности.

— Лучшая предосторожность — не играть вообще. Такая ерунда может убить человека.

— «Горящий дракон»? — скептически сказал Перси. — Это всего лишь игра для гостиных, сэр. Мама каждый год разрешает нам в нее играть.

— Значит, ваша мама глупа.

Когда детей возмутили эти слова, Торнклиф нахмурился и встал.

— Простите меня, сегодня вечером я не гожусь для общества, — коротко сказал он и вышел.

Что это с ним? Обычно человек, проводящий опыты со взрывчатыми веществами, не может считать горящего дракона опасным — может быть, только скучным, И уж конечно, не убивающим людей. Это нелепость.

Элли задумчиво смотрела ему вслед. Перси повернулся к ней и спросил:

— А теперь нам можно играть в дракона?

— Нет, конечно. Непорядочно делать что-то запрещенное за спиной его милости в его же собственном доме.

Разговор был окончен. Но позднее, после того как Элли уложила детей спать и сидела у тетиной кровати, рассказывая ей о событиях этого дня, последнее столкновение не выходило у нее из головы. Ей хотелось узнать, почему он такой вспыльчивый и непредсказуемый. Поэтому она только сейчас задала тете этот вопрос — не хотелось без крайней необходимости пугать тетю Элис.

— Вы когда-нибудь слышали о джентльмене, которого называют Черным Бароном?

Тетя тяжело вздохнула.

— А я все думала, когда же и до тебя дойдут слухи о репутации нашего хозяина.

— Вы знали?

— Конечно. Кто-то из детей упомянул его прозвище, и я вспомнила об этих слухах. Сначала это меня тревожило, но он был добр к нам, и это важнее любых сплетен.

— Бесспорно, — сказала Элли. — И его удивительно неуживчивый характер еще не повод презирать его. Иногда он бывает грубым и делает выводы о людях, не имея для этого абсолютно никаких оснований, но…

— Он тебе нравится?

— Да. — Элли успела заметить, что тетя как будто понимала ее. — Нет! Я хочу сказать, не так, как вы думаете. Я просто благодарна ему за помощь, вот и все. — Тетя Элис еще выше подняла бровь, и Элли возразила: — Он не из тех, кто мне нравится, — слишком неуравновешенный характер. Кроме того, любой мужчина, считающий Рождество пустой выдумкой, — материал, не годный для брака. — Даже если бы его интересовал брак. Чего о нем не скажешь. Но Элли не собиралась говорить тете жестокую правду.

— Его нельзя обвинять в том, будто он не любит Рождество, ведь его брат умер во время праздников.

— Что? Откуда вы это знаете?

— Все знают. Человек погиб от взрыва, произошедшего в шахте.

— О Боже. — Так вот почему лорд Торнклиф не любит Рождество. Потому, что оно напоминает ему о тяжелом времени. У нее сжалось сердце — как ужасно она себя вела, строя всякие планы, даже не поинтересовавшись его мнением! Что он должен был думать, что чувствовать…