Мы (не) случились - Аврора Давыдова
— Просто ответь, Стёпа трахался с тобой последние дня четыре, — ну давай добей меня.
— А если это и так, то я не вижу…
— Да или Нет, — я уже не узнаю ни себя, ни своего голоса.
— Да…
Все, это тот ответ, на который ты рассчитывала, который и так знала, как же иначе, не со мной так с ней, не с ней так вон нашёл с кем. Сволочь, какая же ты Стёпочка сволочь, зачем так играть, зачем так претворяться. Я лишь чувствовала, что Ириска куда-то меня повела, аккуратно придерживая, усадила в машину, и крепко обнимала, гладя по голове, я отдалённо слышала, как ругается матом Игорь, как через некоторое время помогает Ириске довести меня до квартиры, вроде меня уложили в кровать, дали выпить какую-то гадость, потом хлопок двери и опять крепкие объятья моей Ириски. Час. Два. Слёзы. И наконец долгожданный покой.
«Твой ход.
Стреляй.
Клетка Д6.
Убил.
Игра окончена.»
— Как ты? — взволнованный голос подруги у самого ухи и её крепкие объятья.
— Как человек которого вчера убили, — хмыкнула я, — нормально, самолет через два с половиной часа. Пора бы уже выдвигаться.
— Мы отвезём тебя, — а вот настойчивый голос моей Ириске мне больше нравиться.
— Нет милая, я на такси, — горько улыбаюсь, не хочу её еще больше волновать. — долгие проводы, — я поморщилась, — не люблю всё это, а в аэропорт ещё и мама приедет, с меня хватит. — она захихикала, знаю мою маму и её вечные причитания.
— Тогда пойдём.
Через каких-то десять минут машина уже мчала в сторону аэропорта, а я, прикрыв глаза старалась опустошить голову.
Над моей пропастью
У самой лопасти
Кружатся глобусы,
Старые фокусы.
Я же расплакалась,
Я не железная.
Мама Америка,
В двадцать два берега.
Ты не отпускай меня,
Не отпускай,
Не отпускай меня,
Вдруг кто увидит…
Не отпускай меня,
Не отпускай…
А ты отпустил, зачем ты отпустил меня Стёпочка, ты даже попробовать не захотел. Господи опять эта дурь в голову лезет. Попробовать что, ЧТО я тебя спрашиваю, полюбить меня…
— Сделайте пожалуйста погромче, — прошу я таксиста и наконец открываю глаза, повернув голову в сторону взлётной полосы, которая виднеется справа от дороги.
Голуби прячутся,
В небо не хочется.
В списке не значится,
И значит не молится.
Ты разбегаешься
Над моей пропастью.
После раскаешься,
И крыльями в лопасти.
Не отпускай меня,
Не отпускай,
Не отпускай меня…
Кто бы знал, как мне не хочется в небо, мне хочется к тебе Стёпочка, к тебе под бочок, сопеть тебе под рёбра, целовать с утра небритый подбородок, и заниматься самым ленивым и чувственным сексом. Слёзы текут у меня по щекам всё сильней. И мне кажется я уже с трудом найду вход если и дальше буду продолжать реветь, и только осознание того, что скоро я увижу маму дает мне силы успокоиться. А ещё через добрых два с половиной часа после полного набора высоты в моих наушниках опять звучат до боли простые и нужные мне сейчас слова.
Ты не отпускай меня,
Не отпускай,
Не отпускай меня,
Вдруг кто увидит…
Степан
Ты не отпускай меня,
Не отпускай,
Не отпускай меня,
Вдруг кто увидит…
Не отпускай меня,
Не отпускай…
Я с трудом открываю глаза пытаясь понять откуда доносятся эти раздражающие звуки. Слева от меня виднеется голая, не побоюсь этого слова, задница, что не удивительно значит кого-то вчера всё же снял. Удивляют меня сейчас больше откуда идёт этот звук.
Ты не отпускай меня,
Не отпускай,
Не отпускай меня,
Вдруг кто увидит…
Всех, кого мог я уже отпустил, я точнее сказать про*бал, прости папа. Так что завязывай петь мне в душу, если она у меня есть конечно. Но нет пели не мне, а непонятной кукле что, пританцовывая что-то готовила на моей кухни.
— А ты кто, — не скрывая удивления спросил я, — откуда взялась.
— Из клуба, вчера, не помнишь, — хлопая наращёнными ресницами, заявила мне это чудо. Тут обходя меня, в кухню вваливается ещё одно чудо точь-точь как первое, только сонное. Близняшки осеняет наконец, то-то мне вчера и впрямь казалось, что их две. Первая начинает суетиться возле второй сонной, спрашивая что-то про завтрак и тому подобное. А я покидаю собственную кухню под всё тот же неунывающий шлягер двухтысячных.
Ты не отпускай меня,
Не отпускай,
Не отпускай меня.
Прости, я отпустил, не хотел держать, я просто сомневаюсь, что мне это действительно хоть когда-нибудь будет надо.
Эпилог
Светлана
Год спустя.
— Добрый день, могу я услышать Ясьневу Светлану Ивановну.
— Добрый, да можете, это я. — так напряжёмся.
— Вас беспокоят из отдела опеки и попечительства города Архангельска.
— Простите откудааа, — я даже не знаю, чему больше изумляться из какого она отдела или из какого города.
— Город Архангельск, отдел опеки и попечительства, — ну тут как бы всё понятно, не понятно только одно зачем звонят мне. — Соловьёва Вероника Ивановна кем вам приходиться.
— Сестрой, — пытаясь собраться с мыслями, не совсем внятно отвечаю я, — сводной сестрой, по отцу.
— Дело в том, что ваша сестра умерла три месяца назад и…
— Что, как умерла, какие три месяца, мы не так давно говорили, ну как не так на новый год, и осенью, она была у меня прошлой осенью… — шок в котором я сейчас прибывала трудно даже описать.
— Так бывает, рак, последняя стадия человек сгорает за считаные недели, — сочувственно сказала она, пока я всё ещё пыталась переварить услышанное. — дело в том, что у Вероники Ивановны осталась несовершеннолетняя дочь, Соловьёва Дарья Ивановна. После смерти матери она находилась под присмотром какой-то знакомой, но сейчас та передала её нам, и девочка находиться в приемнике-распределители. Мы ищем родственников, которые смогут забрать её себе, или мы будем вынуждены отправить девочку в детский дом, — чем больше я слушала речь — это женщины, тем больше недоумевала, или я просто шокирована ещё, ага скорей контужена.
— Мне кажется я вас совсем не понимаю, просто поясните, что происходит.
— Как оказалось у Даши, кроме вас больше родни нет, в графе отец стоит прочерк, бабушка — мать Вероники Ивановны давно умерла, а дедушка, — она многозначительно замолчала, я прекрасно знала, что скрывается за её молчанием, отец давненько пристрастился к бутылке и позаботиться о внучке не мог.
— Я заберу её, — язык походу быстрей соображает, чем мозг, раз выдаёт информацию раньше, чем я обдумаю. — мне только нужно дня два три, улажу все дела и прилечу за ней.
— Это хорошо,
