Сердце во власти шейха - Ким Лоренс
— Прости меня.
И тогда Ханна задала тот вопрос, который так долго ее мучил:
— Почему?
И получила такой же ответ, что и когда-то от своего отца, когда она плакала в его объятиях.
— Что я сделала не так? Что со мной?
— Дело совершенно не в тебе, Ханна. Они так ведут себя просто потому, что могут. Я готов перевести тебя в другую школу, но, дорогая, что будет, если все то же самое повторится? Не реагируй на их нападки. Не давай им видеть свою боль.
И такая стратегия поведения была, кажется, слишком действенной, потому что ее холодное равнодушное выражение лица не только отпугнуло прежних обидчиков, но и будущих друзей, кроме Сэл конечно же.
Что на это все сказала бы Сэл? Ханна тут же решила об этом не думать, но даже столь мимолетное упоминание о ее бывшей подруге заставило ее почувствовать жгучую печаль. Больше Ханна уже не может делиться с Сэл своими секретами, она потеряла свою лучшую подругу в тот день, когда застала ее в постели со своим женихом. И это был день ее свадьбы.
И вот теперь она уже замужняя женщина. Прикосновение Камеля было легким и быстрым, но даже этого было достаточно, чтобы ее тело затрепетало.
— Спасибо. Не мог бы ты мне сказать, где находится кухня?
— Я понятия не имею.
— Ты не знаешь, где находится кухня в своем собственном доме?
В глазах Камеля все еще читалась насмешка.
— Зачем тебе нужно на кухню? — спросил он. — Если ты хочешь тур по дворцу, то домработница может…
— Мне не нужен тур по дворцу. Я просто хотела позавтракать.
— Почему же ты не попросила прислугу принести тебе завтрак?
— Ты что, правда не знаешь, где здесь кухня?
Камель иронично приподнял бровь.
— И я должен думать, что ты была частым гостем на кухне в Брент-Холл? — Когда он был приглашен в поместье, величественное сооружение эпохи Елизаветы с множеством прислуги, на мероприятие, устроенное Чарльзом Латимером, ему не приходилось видеть ту часть дома.
В то время дочь хозяина дома не присутствовала на праздновании, но все вокруг напоминало о ней. Все свободное пространство занимали рамки с ее фотографиями — она играет на скрипке, ездит верхом на лошади, выглядит соблазнительно спортивной с ракеткой в руке во время партии тенниса, позирует в мантии выпускника с дипломом в руке. На портрете, который висел над камином в гостиной, она выглядела просто прекрасно.
— Художнику удалось точно ее запечатлеть, — сказал тогда с гордостью ее отец, когда подошел к Камелю, который рассматривал картину.
Ханна гневно сжала зубы, услышав усмешку в его словах.
— Я покинула дом, когда мне было восемнадцать.
И уже в этом возрасте она очень даже неплохо готовила, что было заслугой шеф-повара поместья Брент-Холл, Сары Кертис, настоящего профессионала своего дела, она работала в самых изысканных ресторанах Европы. Ее дочь, к сожалению, вовсе не разделяла ее интересов к приготовлению еды. Когда же женщина поняла, что Ханне это интересно, она всячески поощряла ее стремления. Для Ханны кухня была каким-то волшебным счастливым местом, куда ее отец приходил после тяжелого рабочего дня. Снимал свой пиджак и вместе с ним оставлял формальности позади. Раньше она не понимала почему… теперь же ей было все понятно.
— О да, это действительно трудно — выбрать себе наряд на вечер и заказывать столики в разных ресторанах каждый день. Что же ты учила в университете?
— Классическую литературу!
— Так значит, ты счастливо и беззаботно провела три года, уча что-то невероятно полезное.
— Четыре года. Мне понадобилось больше времени. Потому что у меня дислексия. Это не значит, что я глупая.
Камель смотрел на нее с каким-то странным выражением на лице. В комнате установилась напряженная тишина.
— У тебя дислексия и ты учила классическую литературу? На это нужно много терпения и упорства.
— К трудностям мне не привыкать. По крайней мере, я не имею привычки судить людей, о которых ничего не знаю… — Внезапно Ханна замолчала. К чему эта скромность? — Я была второй по результатам в группе, к тому же я неплохо готовлю, очень даже неплохо. — И готовила бы еще лучше, если бы согласилась на стажировку в ресторане, которую организовала для нее Сара — многочасовая, рутинная работа и шанс получить опыт от первоклассного шеф-повара. Впервые в жизни ей не удалось уговорить своего отца, он был просто в ярости, когда узнал о ее планах.
— Я женился на умной женщине, которая хорошо готовит. Я просто счастливец.
Ханна сжала губы, расценивая его слова как сарказм.
— Я просто счастливец, — повторил он, вспомнив, как она выглядела в белом свадебном платье, ее прекрасное лицо обрамляли золотые локоны, он вспомнил ее розовые чувственные губы и полный страсти сияющий взгляд.
Но перед ним сейчас стояла совершенно другая женщина, холодная и высокомерная.
Ханна пожала плечами, пытаясь убедить себя, что ей все равно, что он о ней думает… ей просто хотелось хорошенько ему врезать. Или поцеловать его.
— Можешь расслабиться, мы уезжаем в двенадцать тридцать.
— Куда ты уезжаешь?
— Мы.
Ханна застыла на месте.
— Мы? О чем ты говоришь? Нет никаких нас!
— Пожалуйста, избавь меня от очередной порции твоих истерик. За закрытыми дверьми нет никаких нас. Но на публике мы с тобой счастливая любящая пара, и ты будешь относиться ко мне с должным уважением.
— Тогда перестань мне лгать. Ты сказал, что нам не придется жить вместе.
— Ты ведь в это не поверила. Я просто сказал то, что ты тогда хотела от меня услышать. В то время это казалось наиболее милосердным.
Ханна презрительно фыркнула.
— Наверное, я должна быть тебе благодарна за то, что ты мне врешь сквозь зубы.
Камель посмотрел на свои наручные часы, отодвинув манжет своей рубашки.
— Очевидно, нам есть что обсудить, — сказал он.
— Ты думаешь?
Камель решил не обращать внимания на ее сарказм.
— Да, я так думаю.
— И ты назначаешь мне время? — Она вышла замуж за мужчину, с которым нужно заранее назначить время, чтобы поговорить? — Или же мне должны назначить аудиенцию? — насмешливо сказала она, делая поклон.
Ее такая детская реакция заставила челюсти Камеля сжаться.
— Ты привыкла к тому, что люди бросают все свои дела, чтобы внимать тебе и потакать твоим капризам. У меня для тебя новость… — Он не стал договаривать предложение, но тон его голоса, полный презрения, делал очевидным то, что он хотел сказать, когда он посмотрел на огромную стопку бумаг на своем столе.
Ханна могла
