Триша Дэвид - Прислушайся к сердцу

— громко пела Брайони.

Ее красивому густому контральто аккомпанировала бегущая вода.

Она замолчала, затем послышалось:

— Давай, Мадди! Это потрясающая песня! Слова я подскажу, а тебя оболью холодной водой, если не будешь петь. Пой!

Джек затаил дыхание. И Мадди запела:

Когда мы уходили в плавание, храбрые парни…Мы думали, что пройдем школу китов…

Джек оцепенело отступил в кухню. Брайони как взрыв бомбы, подумал он. Взрыв бомбы, взорвавшейся в его жизни, осколки которой разлетелись во все стороны.

Да, но эта бомба обручена с другим мужчиной. И очень хорошо! Ему в жизни не нужна женщина. Еще раз: не нужна!

Конечно, Мадди нужна мать. Но если он еще раз женится, то уже на разумной женщине. Похожей на Дайану. С Дайаной всегда знаешь, что тебя ждет в следующую минуту. У нее такие же, как у тебя, ценности, такие же разумные цели. Это партнер в работе. Но будет ли Дайана петь в ванной песни про китов? Маловероятно.

Джек приготовил салат и усмехнулся, обнаружив, что тоже поет песню про китов. Его низкий баритон поплыл по коридору, проник в ванную и душ:

Теперь не для вас, не для вас Гренландия,Храбрые парни,Не для вас, не для вас.

В джинсах и рубашке Джека Брайони выглядела еще более потрясающе, чем в своей обычной одежде. Если такое вообще возможно. Правда, все было страшно велико, но шпагат удерживал джинсы на талии, полы рубашки обозначали линию бедер. А мокрые локоны выглядели просто фантастически.

Для Джека это было уже слишком. Весь обед он не мог оторвать от Брайони глаз и все смотрел, и смотрел. Но обед, увы, не мог продолжаться бесконечно. Мадди почти засыпала над цыпленком в тесте.

— Пойдем, дочка, — произнес Джек, когда она, наконец, допила молоко. — В постель.

— Не хочу!..

Каждый вечер одно и то же. Каждый вечер начинались капризы. Похоже, что ночь для Мадди наполнена страхами.

Держу пари, она боится остаться одна, подумала Брайони. А как еще должен себя чувствовать шестилетний ребенок, которого отправили через полмира одного к отцу? К отцу, о котором она ничего не знала, кроме того, что он чудовище?

— А если я расскажу тебе сказку? — Брайони встала и протянула девочке руку. — Я знаю замечательную сказку. Я читаю ее Гарри каждый вечер. Правда, книжки с собой у меня нет… Но я знаю ее наизусть.

— Вы читаете Гарри книгу?

Мадди широко раскрыла глаза.

— А как еще он научится читать, если я не буду этого делать?

Девочка засмеялась.

— И Гарри тоже будет слушать сказку?

— И Гарри, и Джессика.

Брайони подошла к черному ходу и позвала собак.

— А я?

Голос у Джека прозвучал чуть ли не встревоженно.

Брайони с сомнением взглянула на Джека. Но Мадди так умоляюще посмотрела на нее, что Брайони сдалась.

— Хорошо, приходите.

Минуты через три Мадди уже лежала укрытая одеялом, под мышками у нее устроились собаки. Двое взрослых сидели на краю кровати. И Брайони рассказывала сказку под названием «Гадкая собака Гарри».

Напряжение дня собрало свою дань. К тому моменту, когда сказка подходила к счастливому концу, и гадкую собаку Гарри извлекли из грязной лужи, и она вернулась в свою семью, Мадди, Джессика и Гарри крепко спали. Голос Брайони постепенно затихал и, наконец, замер.

Она встала. Джек тоже поднялся. Он стоял в нескольких сантиметрах от нее и улыбался.

— Спасибо, Брайони, — тихо проговорил он. — Вы сотворили чудо.

— Подождите радоваться, пока не увидите счет за пурпурную спальню.

Она посмотрела на Гарри, лежавшего на покрывале, прижавшись к Джессике. Одна рука Мадди лежала на Гарри, другая на Джессике.

— Вроде бы даже нечестно будить его, — пробормотала Брайони.

— Оставьте Гарри. Завтра утром я отвезу Мадди в школу и доставлю его к вам в коттедж.

И сам остолбенел от собственной ловкости. Какой замечательный предлог заехать!

— Я… Спасибо.

Брайони сделала шаг к двери. Шаг ближе к Джеку. Посмотрела на него. Они выключили верхний свет. Только маленький ночник над детской кроватью рассеивал по комнате приглушенное серебристое сияние.

Лицо Джека оставалось в тени. Совершенно потрясенное. Она взглянула на него, в глазах стоял немой вопрос.

Брайони застыла. Но только на мгновение, на какую-то долю секунды, когда его руки прижали ее к себе. Теплая волна прокатилась по всему телу.

Его рот коснулся ее губ.

Она издала звук, похожий на плач и на мольбу. Потом что-то случилось с ее мозгами — они отключились. Теперь она чувствовала только мужчину, который прижимал ее к себе, такого большого, такого сильного… Его рот — подвижный, требующий — хотел ее, пробовал, владел ею. Весь мир исчез. Она забыла обо всем. Ее пожирал огонь, разраставшийся с каждой секундой.

Милостивый Боже, она хотела этого мужчину! Руки вцепились в его спину. Рот раскрылся. Пусть он возьмет ее. Джек…

— Гав!

Впервые в жизни Гарри решил попробовать стать сторожевой собакой. Или попытаться, как собственник своей хозяйки, отстоять свою территорию. Не слезая с покрывала Мадди, он неуверенно гавкнул. Чуть извиняясь, но твердо заявляя о своих правах.

Заключенная в объятия Джека Брайони расхохоталась.

— Эй ты, сонная собака! Нет! Ты разбудишь Мадди.

Джек засмеялся и покачал головой, все еще крепко прижимая ее к себе.

— Это не страшно. Мадди теперь разбудит лишь землетрясение.

Потом он посмотрел на нее и, нехотя, опустил руки.

— Хотя Гарри прав. — В голосе его звучало смятение. — Это безумие. Вы обручены.

Действительно. Только почему она сама не вспомнила об этом?

— Я…

— И я не хочу иметь никаких любовных отношений. — Он сделал шаг назад.

— Забавно. А мне показалось другое. — Брайони покачала головой. Она оглядела себя. — Я соберу свои мокрые вещи и уеду. Вы оставите на ночь мою собаку?

Долг выполнен. Гарри снова устроился возле Джессики.

— Да. Если Мадди проснется…

Вопреки здравому смыслу он по-прежнему хотел утром видеть эту женщину.

— Прекрасно. Я отдам вам вашу одежду.

Брайони неуверенно посмотрела на него, потом встала на цыпочки и нежно поцеловала его в губы. Поцелуй прощания.

— Джек Морган, не принимайте это близко к сердцу, — решительно сказала она. — Ведь это только поцелуй.

— Ты обручена с Роджером, и ты целовалась с Джеком Морганом! Брайони Лестер, ты сошла с ума?

Голос Мирны в трубке взвизгивал от изумления.

— Да, но…