Хелин Вэлли - Второй шанс

Альваро пожал плечами.

— Ну, во-первых, наша семья издавна владеет землями по берегам реки Дуэро, а именно эта область — родина самых знаменитых и, что немаловажно, самых изысканных и дорогих испанских вин. Во-вторых, де Вальеспинов всегда отличала любовь к изысканному холодному оружию и ювелирным украшениям — любовь, которую мы превратили в профессию. Наши салоны антикварного оружия и ювелирные мастерские известны всему миру. Ну а в-третьих, мы действительно от природы предприимчивы и раньше многих других покончили со стереотипом, будто отпрыску благородного рода пристала разве что военная служба.

Аманда мечтательно склонила голову набок.

— А что, военный мундир был бы вам необычайно к лицу, — лукаво улыбнулась она. — Хотя в наш век вы могли бы найти себе и еще одну профессию, ранее считавшуюся малопочетной для аристократов.

— Это какую же? — изогнул бровь Альваро.

Девушка прыснула.

— Да киноактера! — Но тут же посерьезнела. — Нет, право, вам никто не говорил, что вы, с вашей-то внешностью, могли бы сделать карьеру в кино? В голову сразу приходит вереница ролей, на которые вы подошли бы просто идеально.

— Жанетт! — Похоже, иных слов у Альваро не нашлось, но глаза его смеялись.

— А что? — не сдавалась девушка. — Не хотите играть героев-любовников, и не надо. Любой режиссер с радостью взял бы вас на роль благородного разбойника. Так и представляю вас в широкополой шляпе и со шпагой в руке взбирающегося на отвесную крепостную стену старинного замка, чтобы умыкнуть какую-нибудь красотку…

Смех смехом, а они потихоньку разговорились. И через некоторое время Аманда с каким-то щемящим чувством осознала, что никогда еще не испытывала ничего, столь похожего на самую настоящую душевную близость. Альваро обладал несомненным обаянием, и девушка мало-помалу начала подпадать под власть этого обаяния. Опасное, ох и опасное же это чувство!

Но, кажется, не одна она мысленно ставила себе какие-то ограничительные рамки. Через некоторое время, словно спохватившись, молодой человек на глазах обрел прежнюю сдержанность, посуровел и посерьезнел.

Аманда с беспокойством покосилась на него. Потом перевела взгляд на догорающий камин, и в его неверном свете только сейчас увидела часы на каминной полке. Ей почудилось или стрелки действительно показывают столь позднее время? Если да, то карета Золушки к этому времени уже не раз и не два превратилась бы в тыкву.

— Мне пора домой. Завтра мне с утра на работу… Ну, то есть, — поспешно исправилась девушка, — у меня назначено несколько важных встреч. И если не высплюсь, то буду выглядеть настоящим пугалом.

— Я задержу вас совсем недолго, — сказал Альваро таким тоном, что к Аманде вернулась прежняя настороженность.

— Вы что-то еще хотите мне сказать? — спросила она испуганно.

Альваро с минуту молчал, гадая, правильно ли его решение. Быть может, хватит на сегодня? И почему это деловые вопросы решать куда проще, чем иметь дело с пресловутым «человеческим фактором»? Нет, все-таки надо довести дело до конца. Мадемуазель Лолливаль должна отчетливо представлять, что ее ждет, если она выйдет за него замуж. Иначе нечестно.

— Вы ведь знаете, что я уже был женат, — произнес он наконец, отринув сомнения.

Она кивнула, избегая смотреть ему в лицо.

— Моя жена Изабелла… погибла три года назад. Несчастный случай.

Аманда подняла голову, и в ее взгляде он прочел такое горячее сочувствие, какого не ожидал от этой легкомысленной и взбалмошной девицы.

— Поверьте, мне очень жаль… — Голос ее беспомощно умолк.

Черт возьми, да Жанетт наверняка и так все знает и помнит! Все эти намеки на провалы в памяти — женское кокетство, попытка привлечь к себе внимание, ничего больше. Он прекрасно понимал это и, тем не менее, попался на нехитрую уловку.

Первоначально Альваро собирался кратко и неэмоционально посвятить ее в некоторые детали своего прошлого. Но пылкое сострадание, что светилось в неестественно голубых глазах собеседницы, отворило дверь чувствам, которые он вовсе не хотел выражать, тем более перед ней.

— Вы ведь очень любили ее? — еле слышно спросила девушка, глядя на него так пристально и проникновенно, словно старалась разделить с ним его боль, взять хоть часть этой муки на себя. И он понял, что не сможет быть с нею не до конца откровенным.

— Любил — да, очень. Люблю ли сейчас — вот в чем вопрос? Вам это ничем не напоминает рассуждения Гамлета? — горько усмехнулся он. — Хотя предпочел бы любить по-прежнему. — Голос Альваро звучал сдавленно и хрипло, отражая душевную борьбу, идущую в нем. — Я полагал, что счастливее меня не может быть человека на свете…

Он замолчал, не в силах продолжать, и отвернулся. Тогда Аманда, повинуясь неведомому ей самой порыву, тихо встала с кресла, подошла и опустилась перед ним на колени, осторожно тронув рукой его руку.

— Может быть, вам станет легче, если вы расскажете мне о том, что вас так сильно гнетет?

У Альваро перехватило дыхание. Еще никто после трагической гибели Изабеллы не делал ему подобных предложений — все слишком боялись ранить его, лишний раз напомнить об утрате. О двойной утрате — и любви, и веры в любовь, — но это было известно лишь ему одному.

— Она была высокой, почти с меня ростом, тонкой и гибкой, как тростинка. Порывистой и трепетной, как певчая птичка. И голос у нее был — заслушаешься. Она постоянно пела. — Альваро начал говорить невнятно, еле слышно, но постепенно речь его стала увереннее и спокойнее, словно он постепенно избавлялся от непосильного груза. — Напевала, одеваясь в нашей спальне. Укачивая сына… Она наполняла мою жизнь музыкой, озаряла ее светом… Во всяком случае, так я считал тогда. И теперь, когда она умолкла навеки, я остался в непроглядной тьме глухой беззвездной ночи…

Аманда почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами, а черты лица собеседника дрожат и расплываются. В жизни не слышала она ничего более трогательного и печального. Вот это и в самом деле была любовь, которая сильнее смерти. Ах, если бы и ее когда-нибудь кто-нибудь полюбил с такой же всепобеждающей силой!

Словно прочитав ее мысли, Альваро криво усмехнулся.

— Но вы не знаете конца этой истории. Настоящего конца. Его никто не знает, кроме меня. А теперь вот будете знать и вы, Жанетт.

Едва он упомянул это имя, как девушка забеспокоилась. Какая непростительная ошибка! Выслушивать все это полагается вовсе не ей, а настоящей мадемуазель Лолливаль. Кто знает, как пересмотрела бы ветреная француженка свое отношение к предстоящему браку? Ведь подобные минуты, когда человек открывает другому свою душу, способны изменить очень многое. Что же она наделала?